— Что же вы видели у курдов? О чем говорил Бужнурский хан?
Доктор молчал. Мы тоже помолчали, и потом кто-то спросил: — Ну, дальше?
— Что дальше?
— Манускрипт, записи, материалы — вы их опубликовали?
Он помолчал и вздохнул:
— Я же сказал вам. Это были стенографические записи. Я записал их по моей системе.
— Ну?
— По моей системе стенографии. Но я с ж е г ключ.
— Ну?
— А систему, мою систему стенографии я з а б ы л. Целый год я пробовал расшифровать записи, потом я выбросил их из окна и гриф разорвал мои шесть тетрадок в клочки.
— Все?
— Все.
Выли навзрыд шакалы; афганский часовой пел пронзительно и грустно или считал звезды. Мы разошлись по землянкам; мы хорошо спали в ту ночь, и в пять утра нас с трудом разбудила труба.
Эге, скажет читатель, тут вы приврали, это просто новелла, обыкновенная новелла во вкусе О. Генри, хотя бы. И тогда автор «Записок спутника» назовет имя товарища Равича, бывшего консула в Герате, — он не откажет подтвердить, что в общем так оно и было, а «в целом» автор приукрасил самую малость. Именно самую малость.
Без печали и сожаления мы оставили рабат с непривлекательным названием «Маар-хана», то-есть дом змеи. Утром мы одолели перевал, напоминающий американские горы, и спуск — лестницу гигантов. Следующим чудом афганистанского Луна-парка был чортов мост из трех качающихся бревен, покрытый хворостом и глиной и не имеющий никаких признаков перил. Мы ехали по мосту на высоте трехэтажного дома, мутный желто-бурый поток рычал внизу и потрясал львиной гривой. Дальше была узкая горная щель; она раздвигалась, ширилась с каждым часом и вдруг обратилась в буйно-цветущую долину. Два дня мы ехали по этой долине среди стелющегося, как прозрачный зеленый дым, кустарника. Три матроса ехали в хвосте каравана, сидели мешком в седле, качаясь и держась за луку. У них была жестокая малярия. Они сделали в два дня почти сто километров. Дэрвиз сунул одному под мышку градусник, потом другому и третьему и лаконически и сказал: «Сорок и выше».
До Кабула — триста километров. Утром по пересохшему руслу реки ехали нам навстречу два всадника: один в шляпе ковбоя и красных кавалерийских штанах, другой в тропическом шлеме — комендант и первый секретарь полпредства Ермошенко и Игорь Рейснер. Они выехали нам навстречу из Кабула.
Кала-и-Кази был последний рабат перед Кабулом. У лавки фруктовщика в кишлаке стоял двухколесный желтый экипаж, называемый «баги». Спиной к кучеру сидел молодой человек в чесуче, ковбойской шляпе, с бирюзой в галстуке. Это был чиновник министерства иностранных дел. Кабульский извозчик позвонил в звонок и поехал впереди каравана. Мы приняли это явление как возвращение в век культуры и цивилизации. Дех-Мазангское ущелье было естественными крепостными воротами Кабула. По хорошей колесной дороге ехал велосипедист в чалме и туфлях на босу ногу. У ворот рабата мы увидели автомобиль с красным флажком на радиаторе. Сирена автомобиля зарычала на верблюда в воротах, и он не торопясь и не ускоряя шага прошел внутрь двора.
