Если рассматривать дела инквизиции, то, истязая человека, его мучители далеко не всегда желали причинить ему как можно больше боли. Первым делом пытка была направлена на подавление сопротивления упорствующего арестанта. В сущности, она была продолжением словесного допроса, и ее целью было получение признания, но этим дело не ограничивалось.
Инквизиция искала не только признания — лучшим исходом для нее было искреннее сотрудничество арестанта, его желание получить прощение церкви и способствовать борьбе с ересью, его готовность полностью подчиниться воле Святого Официума, назвать свою склонность к ереси заблуждением, отречься от нее. Инквизиция хотела, чтобы арестант сам — искренне! — захотел понести любое наказание, захотел, чтобы его простили и дали ему шанс на искупление, чтобы он проникся сладострастной жаждой спасения, обрел новый смысл жизни и преисполнился ревностного желания — уничтожать ересь по всему миру. Если по-простому, то инквизиции в идеале хотелось получить в конце своих процедур послушную марионетку с промытым сознанием.
Возникал вопрос: как этого добиться?
Тактика запугивания
Запугивание арестантов применялось с завидной вариативностью. Инквизиторы прекрасно знали все приемы, которыми можно заставить подозреваемых в ереси дрожать от страха. Прямые угрозы касались самых разных сфер жизни арестанта. Чаще всего угрожали:
• пытками;
• пожизненным заключением;
• нанесением вреда родным и близким;
• отлучением от церкви;
• муками ада (вспомним, что в Средневековье это была нешуточная угроза, которая заставляла всерьез переживать);
• смертной казнью.
Разумеется, каждый инквизитор мог добавить, изучив биографию подследственного, дополнительные пункты по своему усмотрению. Часто к угрозам примешивались недоказанные обвинения, которые представлялись как непреложная, не требующая доказательств истина.
Шантажировали узника обыкновенно мягким, спокойным, даже сочувствующим тоном. Инквизитор при этом уверял несчастного в том, что он — его друг и искренне печется о его судьбе, что он не желает причинять ему боль и страдания, но вынужден — именно вынужден — будет это сделать. В некоторых случаях, как ни странно, это могло быть хотя бы отчасти правдой.
И даже если инквизиция ничего узнику не сделает, говорил инквизитор, кара его обязательно настигнет — не в этой, так в загробной жизни, и кара такая, о которой подумать даже страшно, потому что угроза ему исходит вовсе не от инквизиции, а от него самого, от демонов, которые им руководят, от его упорного нежелания признаться в вероотступничестве. И поэтому он, инквизитор, всем сердцем переживая за узника, советует ему ради собственного же блага как можно скорее дать признательные показания, назвать сообщников, примириться с церковью и покориться наказанию, каким бы суровым оно ни было.
