Наверное, когда она была здорова, эта кривая улыбка в сочетании с вечно поднятой бровью придавала ей невероятно ехидный вид. Но сейчас, на сером лице с синими губами… Смотреть на это оказалось неожиданно больно. Альмод в который раз выругался про себя — еще немного, и над уличными котятами рыдать начнет. Совсем плох стал. От усталости, что ли. Он шмыгнул носом, ругнулся уже вслух. Закашлялся, сплюнул в очаг кровь. Потом сожжет, вместе с тем, что осталось от одежды девчонки.
— Пока все, — сказал он.
На самом деле далеко не все, он затянул лишь самые глубокие ожоги да наметил восстановление сожранных мышц, пока не поздно, иначе потом не нарастут. Но еще работать и работать. Самое паршивое в обширных ожогах — не боль, и даже не само повреждение, а то, что сожженные ткани превращаются в яд, который всасывается в кровь и отравляет тело. Так что затягивать исцеление не стоило. Но для этого нужно хоть немного отдышаться.
Светлячок мигнул и погас, оставив их в полной темноте. Альмод вздохнул — сил ругаться уже не было. Пошатываясь, добрался до двери, благо, всего три шага. Высунулся под дождь, почти его не чувствуя, хотя в голове немного просветлело. О, надо ведь и самому переодеться… если сил хватит. Преодоление четырех шагов до сундука сейчас казалось подвигом, равным пешему путешествию до столицы, на которые обычно уходило три месяца.
Он в несколько приемов, точно глубокий старик, поднял крышку сундука, достал оттуда одеяло из волчьих шкур — благодарность охотника, которому Альмод спас ногу. Укрыл девчонку.
— Спи пока. Отдышусь немного, продолжим.
Она едва заметно кивнула. Но вместо того, чтобы закрыть глаза, спросила:
— Где остальные?
А то она сама не видела. Вылетело из головы после того, как едва не сожрали? Не хочет верить?
— Пусть Творец примет их души.
— Не мой… отряд, пусть Творец… — она осеклась, длинно и неровно вздохнув. — Подмога…
— Понятия не имею, — соврал Альмод. — Не до них, слишком занят был.
— Драпал? — ухмыльнулась она.
— Именно. — Он дернул щекой, отворачиваясь.
Снова сунулся в сундук за сухой одеждой. Драпал. С ней на руках. А должен был, видимо, доблестно сложить голову. Или покорно сдаться.
А, собственно, какого рожна он ищет себе оправдания? Он отдал ордену десять лет и больше ничего им не должен. От чистильщиков не уходят — но ему удалось, и каяться в этом Альмод не намеревался.
За спиной зашебуршало. Он оглянулся — девчонка пыталась сесть. Само собой, безуспешно.
