Иногда Маркс пишет так, будто абстрактный труд получается путем сознательного и намеренного процесса – подобного некоторым математическим процедурам, – нацеленного на мысленную очистку товаров от их материальных свойств:
Если отвлечься от потребительной стоимости товарных тел, то у них остаётся лишь одно свойство, а именно то, что они – продукты труда. <…> В самом деле, раз мы отвлеклись от его потребительной стоимости, мы вместе с тем отвлеклись также от тех составных частей и форм его товарного тела, которые делают его потребительной стоимостью. Теперь это уже не стол, или дом, или пряжа, или какая-либо другая полезная вещь. Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нём. <…> Вместе с полезным характером продукта труда исчезает и полезный характер представленных в нём видов труда, исчезают, следовательно, различные конкретные формы этих видов труда; последние не различаются более между собой, а сводятся все к одинаковому человеческому труду, к абстрактно человеческому труду.[148]
Словесные конструкции «если отвлечься», «раз мы отвлеклись», «более не различаются» могут создавать впечатление того, что Маркс пишет о человеческом субъекте, который то отвлекается, то различает. Но рассуждения Маркса о фабричной дисциплине ясно показывают, что он не считал абстракцию труда, изначально присущую процессу обмена товарами, масштабной умственной операцией. Абстракция происходит во время и посредством практики. Она предшествует осознанному признанию ее существования. Как пишет Маркс: «Люди сопоставляют продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот. Приравнивая свои различные продукты при обмене один к другому как стоимости, люди приравнивают свои различные виды труда один к другому как человеческий труд. Они не сознают этого, но они это делают»[149]. Логика Маркса здесь, как и во многих других случаях, ретроспективна[150].
Маркс соглашался с Аристотелем в большей мере, чем готов был это признать: можно и в самом деле сказать, что абстрактный труд это и есть капиталистический уговор, так что средний термин в товарном обмене остается предметом уговора. Но убежденность Маркса, что уговор не был результатом предшествующего сознательного решения, не допускает волюнтаризма Аристотеля: «в нашей власти изменить ее или вывести из употребления». Касториадис воздвигает образ волюнтаристской революционной политики, добавляя к своему марксизму этот тезис Аристотеля.
