концентрирует в себе важнейшие смысловые обертоны текста.
И только филолог, кажется, может внятно объяснить – почему…
Ключ к загадке содержится в уподоблении в рассказе предложения «Вон бежит собака!» стихотворной строке. Это уподобление потом поддерживается и усиливается подчеркиванием ритмической структуры фразы про собаку: герой снова и снова произносит ее «нараспев», «подлаживаясь произносить слова в ритм шагам»…
И действительно, фраза «Вон бежит собака!» представляет собой строку трехстопного хорея – стихотворного размера, овеянного в русской поэзии совершенно определенными семантическими ореолами.
Напомню, что отечественная стиховедческая школа усилиями, прежде всего, К. Ф. Тарановского и М. Л. Гаспарова, убедительно доказала: «в звучании каждого размера есть что-то, по привычке (а не от природы) имеющее ту или иную содержательную окраску» (формулировка Гаспарова). Соответственно, понять, какой окраской обладает та или иная разновидность того или иного размера, можно, проанализировав возможно большее количество конкретных стихотворных текстов, написанных интересующим исследователя размером. Это и проделал Гаспаров в своей увлекательной книге «Метр и смысл. Об одном из механизмов культурной памяти». Есть в ней и глава, в которой обследован русский трехстопный хорей[33].
Так вот, наиболее частотными темами отечественных стихотворений, написанных этим размером, являются: путь, отдых, природа, ночь и смерть. Все они представлены в одном из главных, по Гаспарову, русских стихотворений, написанных трехстопным хореем, – восьмистишии Лермонтова 1840 года:
Горные вершины
Спят во тьме ночной;
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного,
Темы пути, отдыха, природы и ночи заявлены в рассказе Юрия Казакова «Вон бежит собака!» открыто. Тема смерти, как, кстати, и в стихотворении Лермонтова – прикровенно. Обнажить ее, сделать внятной как раз и позволяет вписывание хореического заглавия казаковского рассказа в русскую поэтическую традицию. Стоит только понять, что тема смерти почти с неизбежностью должна возникнуть в рассказе, названном строкой трехстопного хорея, как мы сможем совсем по-новому взглянуть на странное поведение попутчицы главного героя. По-видимому, для нее обретение контакта с новым, не из прежней жизни человеком и гипотетическая возможность провести три дня наедине с ним и с природой были ни больше ни меньше вопросом жизни и смерти. Приведем теперь еще одну цитату из финала рассказа Казакова:
