Дорога спустилась ближе к реке Брайар, несущей свои разлившиеся бурливые воды, и далее так и шла вдоль берега до самойдеревни.
Когда показались первые дома, я сразу же понял, что Кэт разочарована. Думаю, она ожидала увидеть Андерклаф, уютно расположившуюся в долине, а не зажатую посреди скал и плохо освещенную, как будто ее забыли на дне темного мешка. Она не представляла, что деревня так разрослась, что так силен в ней шум от реки и что высящиеся вокруг холмы окажутся слишком крутыми, чтобы дома и деревья здесь могли отбрасывать длинные тени.
– А здесь симпатично, правда? – произнесла она, хотя не было никакой необходимости льстить Отцу.
Он первый согласился бы, что место выглядело запущенным: дорога представляла собой сплошные выбоины и заросла травой, стоявшая по другую сторону реки старая суконная фабрика – Арнклиф, как ее называли все в долине, – была заброшена еще в те времена, когда сам он был мальчишкой. Сначала это было скромное кустарное производство, и хотя открытые впоследствии ткацкие цеха и достроенный следующими поколениями дополнительный этаж сделал здание самым крупным в Андерклаф, оно, тем не менее, выглядело крошечным на фоне холмов.
– Как жалко, – произнесла Кэт, глядя на противоположный берег реки. – Интересно было бы посмотреть, как она работает.
Она опоздала лет на пятьдесят. Во время войны цеха километрами производили саржевую ткани цвета хаки и одеяла для военных госпиталей. В дальнейшем, когда оказалось, что половина работавших на фабрике ткачей погибли на фронте, а страны Содружества с их дешевой рабочей силой и станками зажили самостоятельно, собственники компании, некоторое время побарахтавшись, передали фабрику под внешнее управление. В пятидесятые годы рухнула крыша, а цоколь с выгравированным на нем именем «Арн-клифф» разбился, и его осколки так и остались валяться на земле.
Насколько мне известно, фабрика пару раз меняла хозяев, и у них были планы выровнять площадку и построить на ней дома. Позднее, когда в моду вошло селиться в руинах индустриальных зданий, возникла идея сделать в существующих зданиях квартиры. Но годы шли, ничего так и не было сделано, и здания все больше ветшали. Сейчас окна забиты металлическими пластинами, но в тот год, когда умер Старик, они были настежь открыты непогоде, разбитые одно за другим деревенскими мальчишками.
Вода в реке под неясно вырисовывающимся силуэтом фабрики была цвета виски, мутная у берегов, как всегда летом заросших крапивой и борщевиком, так что проток под фабрикой оказался полностью скрыт от глаз. Кирпичное сооружение в пятнах мха, крошащего тут и там кладку, когда-то прокачивало воду, создавая перепад, который и заставлял вращаться фабричное колесо. Время никак не повредило колесо, хоть оно теперь и собирало плывущие по реке куски дерева и всякий мусор – результат жизнедеятельности деревенских. За десятки лет в результате заиливания дна уровень воды поднялся, так что ступени фабрики исчезли в стоячей воде, колеблемой время от времени ветками и листьями, пивными банками да пакетами из-под чипсов. Я всегда старался держаться подальше от реки в этом месте, рядом с Арнклифф. Упадешь – и попробуй выберись. На покрытом слизью кирпиче ни рукам, ни ногам не за что зацепиться. И вместе с последним вздохом ты проглотишь горсть окурков и куски плавающего дерьма.
