Что можно сделать, когда сделать уже ничего нельзя | страница 33
ПОРТРЕТ
Моя мать никогда не простила моего отца
за самоубийство,
особенно в такое неподходящее время
и в таком месте, как в парке весной,
когда я вот-вот должен был родиться.
Она заперла его имя
в самом глубоком ящике
и не выпускала его наружу,
хотя я мог слышать, как он стучится.
Когда я спустился с чердака
с пастелью в руках,
на которой был изображен большеротый незнакомец
с бравыми усами и спокойным взглядом глубоких карих глаз,
она разорвала рисунок на части
и, ни слова не говоря, влепила мне пощечину.
В шестьдесят четыре года я все еще чувствую, как горит щека.
(Стэнли Кьюниц. Перевод с англ. Л. Алавердовой)
Джойс Эндрюс пишет: «С того момента, как мы узнали о смерти нашей дочери, я поняла, что слово “самоубийство” обладает властью стереть ее жизнь, высветив ее смерть неоновыми буквами в мозгах ее друзей и коллег. В первые дни безутешного горя у меня бродила мысль о том, чтоб никому не говорить о ее смерти, чтоб она оставалась живой в мыслях тех, кто знал ее, забывая, что я уже оповестила нашу семью и близких друзей. Это было сказочное пожелание, придуманное мной, чтоб хоть на мгновение исчезнуть из немыслимой реальности ее смерти. Если никто не признает ее смерть, будет ли она жива?
Моя фантазия исчезла в холодном свете последующих дней. Я знала, что мы никогда не обесчестим память Ронды, скрыв ее самоубийство. Я написала письмо друзьям и родственникам, сообщая им о событиях, приведших к ее смерти. Я надеялась, что мое письмо утихомирит неизбежные слухи тем, что открыто признает ее депрессию и ее решение покончить с собой. Я умоляла их говорить с нами о ней часто и открыто; поступить противоположным образом значило бы отрицать ее существование.
Я никогда не намеревалась начать кампанию противостояния или ликвидации связанного с самоубийством клейма. Больше всего имело значение то, что мы, любившие Ронду, не должны позволить обстоятельствам ее смерти приуменьшить память о том, чего она достигла. Я объясняла, что она “забрала свою жизнь” (taken her own life) и что она “умерла от самоубийства” (she died of suicide). Выражение, которое я отказывалась и отказываюсь использовать по сей день – это презренное «совершила самоубийство» (committed suicide), подразумевающее криминальность совершенного. Исторически – это было орудие мести против оставшихся в живых, и ему нет места в современном просвещенном обществе.
Многие предпочитают говорить completed suicide, но как родитель, наблюдавший 20-летнюю борьбу моего ребенка против демонов клинической депрессии, мне это тоже не нравится. “Умерла от самоубийства” или “умерла посредством самоубийства” – аккуратные, эмоционально нейтральные выражения, объясняющие смерть моего ребенка.