Zettel | страница 33
Скажем, в этом: Люди вначале используют одно предложение вроде нашего; но потом возникают обстоятельства, при которых это предложение должно использоваться столь часто, что они сокращают его до одного слова. Значит, они еще могли бы объяснить данное слово посредством этого предложения.
Но могло ли быть так, чтобы люди владели только одним таким словом для выражения указанного смысла, и, следовательно, для такого употребления? Почему бы и нет? Нужно представить себе, как некто учится употреблению этого слова и при каких обстоятельствах мы сказали бы, что это слово действительно замещает то предложение.
Но поразмысли вот над чем: некто говорит в нашем языке «Он придет в пять»; другой отвечает «Нет, в десять минут шестого». Будет ли существовать такой тип беседы и в том, другом языке?
Потому-то смысл и значение и являются расплывчатыми понятиями.
155. Слова поэта могут пронзать нас насквозь. И, конечно, каузально это обусловлено употреблением, которое они имеют в нашей жизни. А также и тем, что мы, в соответствии с этим употреблением, позволяем своим мыслям бродить туда-сюда в знакомом окружении слов.
156. Есть ли одно отличие значения, которое может быть объяснено, и одно, которое не выявляется в объяснении?
157. Одухотворенное исполнение музыки – его ведь нельзя распознать на основании правил. А почему мы не можем предположить, что какое-то другое существо способно это распознавать?
158. Если тема, ее разворот, неожиданно говорят тебе что-то, тебе не нужно объяснять себе, что произошло. Тебе внезапно становится доступным и этот жест.
159. Все же ты говоришь о понимании музыки. Ты же ее понимаешь, когда слышишь! Должны ли мы на этом основании утверждать, что понимание есть переживание, которое сопровождает слышание?
160. Язык музыки. Не забудь, что стихотворение, даже когда составлено на языке сообщения, не используется в языковой игре передачи сообщений.
161. Нельзя ли представить себе, как человек, раньше никогда не слышавший музыки, заходит к нам и слышит, как кто-то наигрывает задумчивую пьесу Шопена, и вот он, думая, что это некий язык, проникается уверенностью, что люди просто скрывают от него тайный смысл этого языка.
В словесном языке есть сильный музыкальный элемент. (Вздох, мелодика вопроса, возгласа, тоски, все бесчисленные интонационные жесты.)
162. Но когда я с пониманием слушаю мелодию, не происходит ли во мне что-то особенное, чего не происходит, когда я слушаю мелодию без понимания? И