Но слушатели не разделяли скептицизма проповедника. Князь М.А. Оболенский писал 17 апреля 1845 года своему знакомому В. А. Поленову: «Вот приятная новость к празднику для всех москвичей: это новое издание назидательных слов и речей нашего архипастыря, преосвященнейшего митрополита Филарета, разбросанных по разным изданиям и большею частью выходивших отдельными книжками. Кто из нас не слыхал его проповеди и кто не увлекался его назидательными беседами! Нет сомнения, что и самая словесность сделала в них значительное приобретение».
Частым гостем на Подворье был Алексей Степанович Хомяков, поэт, историк и богослов, с равной страстностью относившийся ко всем видам своей деятельности. Сблизили его с митрополитом не только искренняя вера во Христа Спасителя, но и неудовлетворенность существовавшим уровнем отечественной богословской науки, желание поднять этот уровень. «Надобно спешить, – полагал Хомяков, – а не то отцы напутают. Макарий провонял схоластикой [имеются в виду лекции архимандрита Макария (Булгакова) “Введение в православное богословие”]. Она во всем выказывается, в беспрестанном цитировании Августина, истинного отца схоластики церковной, в страсти все дробить и все живое обращать к мертвому, наконец, в самом пристрастии к словам латинским… Стыдно будет, если иностранцы примут такую жалкую дребедень за выражение нашего православного богословия, хотя бы даже в современном его состоянии». Святитель одобрял теологические штудии Хомякова, хотя полагал напрасным хлопотать о публикации его работ в России: слишком смело, непривычно, соблазнительно – синодалы ни за что не позволят.
В 1840 году по просьбе Хомякова и графа А. П. Толстого он согласился встретиться с диаконом Англиканской Церкви Уильямом Палмером. Англичанина привело в Россию страстное желание способствовать воссоединению христианских Церквей, он полагал возможным поступиться некоторыми имевшимися между ними разногласиями (которые он называл «второстепенными мнениями») ради великой цели единения. На это последовал твердый ответ митрополита Филарета:
– Я отрицаю это разделение на существенные догматы и второстепенные мнения, я полагаю, что оно противно мнению всех отцов.
На возражение Палмера, что все-таки не все предметы веры одинаково важны, митрополит возразил, что «и то и другое столь тесно соединено и практически неразделимо друг от друга, что допустить разделение совершенно несогласно с единством веры и Церкви».
