Отец, сын и сорок четыре пулемета | страница 10
На борт же третьего "Титаника", специально топить который, вроде бы, никто пока не собирался, я попал случайно: после трехдневной гулянки меня, сладко дрыхнущего, шутники-приятели положили в каюту этого гиганта, готового выйти в рейс (кстати, пятый по счету). Так что, очухавшись, я обнаружил себя на борту третьего воплощения злосчастного парохода, неспешно добирающегося из Саутгемптона в Нью-Йорк. Осознав весь драматизм своего положения, я тут же разыграл из себя отъявленного фаталиста и принялся со вкусом наслаждаться жизнью, особо не гадая, когда она может завершиться. Выпив в баре армянского коньяку, я почувствовал себя полностью восстановленным и готовым к светской жизни. Свою жертву я выискивал долго, неспешно обходя все салоны, рестораны и прочие увеселительные места "Титаника" и воображая себя орлом, или уж, как минимум, соколом, описывающим круги над полем. Наконец, я нашел то, что полностью соответствовало моим эстетическим запросам того дня: высокая тонкая брюнетка с прической, стилизованной под моду 60-х годов ХХ века. Познакомиться с ней труда не составило, и уже десять минут спустя мы сидели за хорошим токайским вином, и я услаждал слух Инны стихами Бодлера, Гумилева, Хименеса, Смирнова и своими собственными. Вечер прошел великолепно. Добил я свою новую знакомую, совершенно уже мною очарованную, тем, что, проводив ее до дверей каюты, не стал нахально набиваться в гости, намекая на "логичное завершение вечера", или как там это теперь называется, а вежливо откланялся и степенно удалился. "Логичное завершение" произошло следующим вечером, и отнюдь не по моей инициативе, что было особенно приятно. Иногда приедается сам процесс соблазнения, и когда тебя самого как бы соблазняют, (хотя ты-то знаешь, что это не так!), действо это приобретает особенную "изюминку".
- На обеде кто-то говорил, что поблизости мотается пара айсбергов, лениво пробормотала засыпающая Инна.
- Ну и хрен с ними. Когда ни помирать - все равно день терять. рассеянно ответствовал я, перебирая ее прекрасные волосы и снова потихоньку заводясь от потрясающего аромата ее духов. Все-таки запах женщины, господа, это такая тонкая и почти непознаваемая материя, что тысячи трактатов можно написать, и все равно не понять, не осмыслить и половины, и каждый раз, вдыхая волшебный аромат, терять голову и погружаться в самое приятное безумие...
... Я виделся с Инной всего полгода назад, за неделю до рокового первого апреля, так глупо, чисто по-дурацки поставившего меня вне закона. Она простила мне то, что в Нью-Йорке я так беспардонно от нее смылся, и все повторилось... То, что ей двадцать семь, а мне почти пятьдесят пять, ее ни капли не интересовало. В мае от нее пришло письмо. Она писала мне, что беременна и совершенно этим счастлива. Так что, если бы я согласился разделить с ней эту радость, то... Но я продолжал воевать с Борисом, и как следует осмыслить этот факт мне достало времени только сейчас. Впрочем... Я чуть-чуть попозже об этом подумаю, ладно?