Позже он писал, что это было похоже на бородатый анекдот или сцену из плохого кино, — но тем не менее именно так все и происходило. Они позвонили в шесть утра.
Телеграмма!
В полусне, чтобы после вернуться в сон, ты бормочешь: «Минуточку», натягиваешь, что попадет под руку, нашариваешь в кармане мелочь и отворяешь дверь. Они вваливаются.
Самое обидное, что ты им поверил («Телеграмма!») и все еще сжимаешь в горячей ладони враз вспотевшую мелочь и от обиды чуть не плачешь.
В 8 часов утра 30 сентября 1977 года, аккурат между вызовами на допросы, у них родился ребенок.
Бабушка хотела, чтобы меня назвали Пинхас, в честь ее деда. Родители хотели, чтобы меня звали Федор. В конце концов меня назвали Петром, это было первым именем из всех обсуждавшихся вариантов.
Прошло 40 лет с тех пор, как КГБ преследовал моих родителей всего лишь за желание воспользоваться элементарным правом читать, писать, слушать и говорить то, что они хотят. Сегодня мир, в котором, как они надеялись, цензура падет, словно Берлинская стена, кажется намного ближе: мы живем во времена, которые ученые называют эпохой «информационного изобилия». Но предпосылки, лежавшие в основе борьбы за права и свободы в XX веке — борьбы между гражданами, вооруженными правдой и информацией, и режимами с их цензурой и тайной полицией, — оказались перевернутыми с ног на голову. Сейчас в нашем распоряжении больше информации, чем когда-либо, но она принесла обществу не только ожидаемое благо.
Предполагалось, что чем больше будет информации, тем легче станет противостоять власть имущим — но и они получили новые способы борьбы с инакомыслием. Предполагалось, что чем больше будет информации, тем осмысленнее станут споры — но сейчас похоже, что мы меньше чем когда- либо способны к дискуссии. Предполагалось, что обилие информации будет способствовать взаимопониманию между народами, — но благодаря ей возникли новые и более изощренные формы конфликтов и диверсий. Мы живем в мире взбесившихся систем массового убеждения, в котором плодятся и множатся средства манипуляции, в мире скрытой рекламы, психологических операций, хакеров, ботов, субъективных фактов, дипфейков [1], фейковых новостей, ИГИЛ [2], Путина, троллей, Трампа…
Через 40 лет после задержания и допросов моего отца я замечаю, что в каком-то смысле следую по пути своих родителей, хотя, конечно, я далеко не так смел, уверен в собственной правоте, да и рискую куда меньшим. На момент написания этих строк — а учитывая нестабильность экономической ситуации, все может быть иначе, когда вы будете их читать, — я работаю в одном из подразделений Лондонского университета, где руковожу программой по исследованию новейших технологий влияния. В просторечии их часто называют «пропагандой», но это понятие настолько избито и исковеркано множеством интерпретаций (кто-то считает ее обычным обманом, а кто-то — просто деятельностью по распространению определенных взглядов), что я стараюсь его избегать.
