Позже, уже во время учебы в Китайском университете Гонконга, Анджела начала больше интересоваться устройством системы, в которой выросла. В библиотеке она обнаружила книги с фотографиями китайцев, убитых после антиправительственных протестов 1989 года на площади Тяньаньмэнь — неудачных, в отличие от большинства других восстаний по всему миру во время огромной «волны демократизации». В континентальном Китае она никогда не видела фотографий этих событий, и они произвели на нее ошеломляющее впечатление. Но даже в этих книгах присутствовала государственная цензура: вместо фотографий гражданских лиц, убитых солдатами, там были фотографии правительственных солдат, предположительно убитых демонстрантами. Кто-то из предыдущих читателей написал рядом с этими фотографиями слово «Ложь!». Разница между Гонконгом и Китаем, подумала By, в том, что власти Гонконга были все-таки вынуждены напечатать книги со своей версией случившегося в 1989 году, в то время как в континентальной части страны эта история полностью замалчивалась.
Все это происходило в 2008 году, в период расцвета китайской блогосферы. Однако Анджела обнаружила, что ее раздражает то, как делят политическую идентичность на категории и сам режим, и его оппоненты. Первая категория описывалась как «правое крыло»; предполагалось, что ее сторонники выступают «за свободу» и западные ценности, видят в государстве источник всех зол и поддерживают самые разные идеи, начиная от прав человека и заканчивая наиболее радикальными экономиками свободного рынка. Противоположная позиция носила название «левого крыла». Его сторонники воспринимали вмешательство государства в экономику как жизненную необходимость и поддерживали китайское правительство во всем, за исключением культурной открытости в отношениях с Западом. By чувствовала, что обе категории совершенно неприменимы в ее случае: что, если кто-то, к примеру, верит в права человека, но не поддерживает либертарианские идеи в экономике? (5)
Поступив в докторантуру Северо-Западного университета США и занявшись вопросами медиа, технологий и коммуникаций, Анджела обнаружила в американском анализе Китая другие клише, воображавшие внутренне свободных и свободолюбивых пользователей интернета, вынужденных молчать под гнетом государства и готовых прыгнуть в объятья американского варианта демократии, как только им удастся освободиться от цензуры.
Анджела захотела понять, что именно определяет политическую идентичность в Китае. Она начала с анализа проблем, по отношению к которым пользователей китайского интернета действительно можно было бы разделить на группы. Она выяснила, что экономические вопросы, несмотря на теорию «правого» и «левого» крыльев, не вызывали особых споров; большинство имело довольно туманные представления об экономике в целом. Люди не спорили и относительно цензуры: и сторонники, и противники правительства хотели бы, чтобы ее было меньше. Вместо этого основное различие было связано с тем, что By называет «идеологией Китая как сверхсилы»: милитаризированный национализм с территориальными претензиями, намерением доминировать над остальными; представление о Китае, окруженном врагами, плетущими против него постоянные заговоры; об унижении, которое испытала страна от европейских колониалистов в XIX веке и от которого партия пообещала избавить страну за счет восстановления прежнего величия. Одни люди поддерживали эту позицию, а другие — нет.
