— Думаю, что у меня получится тебе помочь: уверен, что смогу что-нибудь придумать.
— Мне не нужна твоя жалость: я пришла к тебе лишь потому, что мне посоветовал Кадзи Редзи. — мне безумно хочется нажраться и просто забыть то, что я сотворил.
— Спокойной ночи, Аска. Надеюсь, что ты придешь в норму. — девушка ничего не ответила, лишь молча ушла, оставив меня одного на палубе, под гаснущим вечерним небом. Сколько ещё я должен пережить для того, чтобы просто быть счастливым? Почему я должен выбирать, кому умирать, кому жить, и кто проснётся завтра в здравом уме, а кто навеки уснёт в луже своей крови? Пить мне нельзя, да и нечего, патлатое мудило куда-то пропало, в Син-Йокосуку мы придём только завтра после обеда, а на палубе не осталось ни одного живого человека, лишь несколько вахтенных дежурили возле трапов. В палату возвращаться не хотелось абсолютно: тут хоть пейзажи отвлекали от невесёлых мыслей. Наплевав на всякую скрытность, я откровенно сходил с ума: орал песни, периодически затихая и тупо смотря в яркое звёздное небо. В конце концов, сорвав голос и окончательно устав, я плюнул на всё и отправился спать.
На следующее утро меня ждал жёсткий нагоняй от врача и синяки под глазами. Выслушав то, какой я безответственный молодой человек, и что умру в тридцать лет с таким подходом к своему здоровью, я отправился в каюту собирать вещи. Наткнувшись по пути на Аску, которая бесцельно шаталась по авианосцу, лишь изредка перекидываясь парой слов с командой, я крепко задумался. Будучи человеком, который привык видеть смерть и боль в самых разных обличьях, я потерял чувствительность к горю и страданиям. Да что там говорить, чаще всего именно я и был тем, кто их причиняет. Однако обычно это происходило в критические моменты, когда приходилось выбирать между уничтожением меня или убийством моих врагов, а я не был сторонником христианского непротивления и жертвенности. Сейчас же всё было совсем иначе: из-за личной неприязни и своих домыслов я просто уничтожил личность другого человека, и я совру, если скажу что какой-то части меня это не понравилось. Именно это подспудное наслаждение и было тем, что вызывало во мне столь противоречивые чувства: я не хотел превращаться во второго Гендо, но ощущение собственного могущества, приправленное осознанием того, что тех, кто реально может мне противостоять, крайне мало, провоцировало крайне дурные мысли. А живой укор в виде Сорью, потерявшей вкус к жизни, приводил и без того идущие вразнос мозги в состояние полнейшей каши. Но постепенно здравый смысл брал вверх над глупой истерикой: ведь ничего действительно непоправимого не произошло. Девушка не повесилась, не вскрылась, ну поплющит её немного, может система ценностей сломается, так ведь это же к лучшему. Сомневаюсь, что такая судьба, как в оригинале, была бы предпочтительнее. Глянув на ситуацию с такой стороны, я решил не заниматься мозговым онанизмом, а попробовать отловить Кадзи и хорошенько у него выспросить всё, что он знает о Тринадцати, благо вещи уже были сложены в сумку, а сумка перекочевала на плечо.
