Выстрел, заряд дроби влетает в щит, пара дробин попадают мне в руку, но это не страшно. Главное, что девушка в безопасности, а потому пора немного потанцевать! Разворачиваюсь, падая и уходя в кувырок, дробь пролетает над моим правым плечом. Осталось четыре выстрела и метров тридцать дистанции. Восприятие уже разогнано до предела: мышцы звенят, а картинка выцвела, став черно-белой. Шаг вперёд и влево, выстрел, осыпь краем цепляет щит, ускоряюсь, почти бегу через обжигающий кисель воздуха, горячим свинцом вливающегося в лёгкие на каждом вдохе. Шаг вправо, корпус влево, шаг влево, корпус вправо, осыпь пролетает левее, опять частично цепляя щит. Сердце пропускает удар, но я всё ещё способен сражаться. Один из врагов бросает в меня нож: перехватываю его в полете, инерция закручивает меня вокруг оси, пригибаюсь и заряд дроби пролетает выше, не цепляя щит. Нож отправлен в нападающего с дробовиком, он успевает выстрелить, заряд проламывает щит и бьёт в грудь, но теряет почти всю энергию и только царапает кожу. Стрелок заваливается назад с ножом в горле, а до противников остается метра четыре. Перед глазами начинают плясать черные точки — верный признак того, что силы на исходе. Остаётся только молиться, чтобы их хватило. Пропускаю боккен над собой, подшаг, и энергетический удар пробивает печень противника, вырывая солидный комок плоти из спины мужчины. Ладонь будет ныть ещё неделю, но это небольшая цена. Меняю направление движения, схватившись за ремень ещё стоящего на ногах трупа, уворачиваясь от удара битой. Ловлю взгляд третьего и останавливаю его сердце. Пропускаю удар ножом, и чтобы не умереть, жертвую левой рукой. Лезвие скользит по костям, боль затапливает сознание. Нападающий с ножом отводит руку для второго удара, ловлю его взгляд, и скрюченный как в столбняке труп падает на асфальт. Могучий удар в поясницу швыряет меня вперёд, выдергиваю нож из мёртвых пальцев и бросаю его назад, туда, откуда пришёлся удар. Нечеловеческий вой известил, что я попал. Едва понимая, где нахожусь, встаю на подрагивающие ноги и оборачиваюсь. Щуплый высокий японец зажимает рану в паху, из которой сильными толчками рвется наружу яркая кровь: я зацепил артерию и он уже труп. А шестой, чем-то неуловимо похожий на гопника из школы, смотрит на меня, заряжая дробовик. На последних остатках воли вламываюсь в его разум, посылая единственный приказ: «Умри!» И мужчина с остекленевшими глазами направляет дробовик на свой подбородок и нажимает на спуск. С облегчением падаю на колени, боль затапливает разум, и я падаю во тьму.
