Чарли Джонс посмотрел на серебристый овал на стене и пожалел, что мисс Морган сейчас не с ним. Жаль, что не было с ним и Лоры. Он помнил их столь отчетливо, хотя мисс Морган отделяли от Лоры годы и годы (а сколько лет пролегло между ними и мной?). Хорошо было бы, если бы здесь оказалась и мама, и та, рыженькая, из Техаса. (Техаска была его первой; а как, интересно, она поладила бы с мамой? А как бы Лора поладила с мисс Морган?)
Он был не в состоянии прервать поток воспоминаний. Не хотел, да и боялся. Потому что, пока он сохранял в себе способность вспоминать, он оставался Чарли Джонсом. Даже в абсолютно незнакомом месте, не зная, который нынче час, день и год, он не был потерян для себя и для мира. Никто не потерян, пока знает, кто он, и что он из себя представляет.
Застонав, Чарли с трудом встал. Он был так слаб, а голова его кружилась так сильно, что удерживать равновесие он мог, лишь расставив широко ноги, а чтобы сделать несколько шагов вперед, ему пришлось балансировать руками, как это делают канатоходцы. Он двинулся к овалу, слабо светящемуся на стене, потому что это была единственная цель, к которой можно было двигаться. Но едва он сделал первый шаг, как его понесло по диагонали в сторону – как в комнате смеха на Кони-Айленд, где тебя закрывают в комнате с зелеными зеркалами по стенам, а потом раз пять или шесть подряд меняют угол наклона пола, и ты, не имея никакой связи с миром за стенами комнаты, начинаешь блуждать, по-дурацки тыкаясь в углы. Сейчас Чарли чувствовал нечто подобное. Впрочем, у него было преимущество – он знал, кто он таков, и, вдобавок, что он болен. Доковыляв до пологого закругления, где пол становился стеной, он опустился на колено и хрипло произнес:
– Я – это не я, только и всего.
Но, услышав собственный голос, он тут же вскочил и прокричал:
– Вот уж нет! Я – это я!
Чарли двинулся вперед, к овалу, верхний край которого оказался чуть выше его головы, и так как ухватиться там было не за что, он просто уперся в стену.
Овал, который оказался дверью, подался.
Открылся выход, и вдруг оказалось, что Чарли уже ждали – улыбающийся некто, одетый столь странно, что Чарли едва не задохнулся от удивления и страха.
Выдавив из себя «О, прошу прощения!», он рухнул лицом вперед.
Херб Рейли живет в Хоумвуде, где владеет участком в сто пятьдесят на двести тридцать футов, который одним концом выходит на Бегония-драйв, а другим – прилегает к земле Смитти Смита. Участок Смита, размерами точно такой же, как участок Рейли, упирается в Калла-драйв. У Херба дом в два уровня, у Смита – одноэтажный. Соседи справа и слева от дома Рейли тоже живут в двухуровневых домах.
