От того места, где я сейчас стоял, до полянки, где заворчал медведь и где теперь крутилась вокруг зверя моя собака, я опасливо насчитал всего каких-нибудь метров тридцать. Как и у старика Патрулайнена, у меня не было с собой ружья, не было даже вил, которыми Патрулайнен со страху колотил по колу, но я надеялся, что мы встретили того самого медведя, который по весне, по настам, после зимнего сна в берлоге, голодный, не только не тронул, но даже не напугал лошадь, запряженную в сани.
Мое положение стороннего наблюдателя казалось бесполезным: я не мог остановить встречу двух зверей — одного таежного и большого, другого домашнего с сомнительной силой и еще более сомнительным опытом. Но в то же время я не мог оставаться и в стороне от события. Кусты скрывали от меня все происходящее, а я должен был хотя бы видеть, что именно происходит там, за кустами.
Боком-боком, как недавней весной медведь, вышедший на старика Патрулайнена, я стал обходить кусты и увидел наконец сначала медвежий бок, а потом и самого зверя…
Зверь был хорош — сытый и тяжелый. Он сидел посреди полянки на задних лапах, поддерживал себя и передней левой, на которую, чуть покачиваясь, время от времени опускался, а правую держал наготове, будто охотился за надоедливым комаром, норовившим укусить его в брюхо. К брюху был опущен слегка и медвежий нос — казалось, медведь полудремал, чтобы обмануть комара, дать ему усесться на живот, приглядеться и начать свое кровопийное дело… И вот тогда-то…
Но никакой комариной охотой зверь, конечно, не занимался, у него перед носом торчал дурной пес и, боясь, видимо, подойти поближе, со стороны не очень громко поругивал медведя. Пока пес особенно не беспокоил зверя, и зверь продолжал находиться в странном полусне.
Чем занимался медведь до встречи с собакой? Что искал? Знал ли, что совсем рядом находится человек? И почему никуда не ушел после того, как собака отыскала его в первый раз?
Если бы на все эти вопросы можно было ответить сразу, то ни одна встреча с медведем не была бы такой загадочной, а потому и несколько беспокойной. Узнай я, безоружный человек, что у этого медведя в голове дурные мысли и что он, догадавшись о моем присутствии, порешил изловить наглеца, заглянувшего в его дом, и примерно наказать, разве торчал бы я сейчас около лесной полянки-пятачка, высматривая из-за кустов медвежью морду? А знай я заранее, что этот мишка добр и сговорчив, не считал бы метры, отделявшие меня от зверя, а просто подошел бы поближе, как подходят к доброму, но все-таки чужому псу, полюбовался бы со стороны зверем и пошел бы обратно, извинившись перед медведем за человеческое любопытство. Если бы все это знать.
