Тетерева не торопились пока отвечать на мои вопросы, а весна наступала уверенно и хватко, будто наверстывала дни за долгое опоздание. И очень скоро дорога к моему шалашу на краю лесного выкоса совсем раскисла и стала походить на ту глиняную кашу, которую после дождя любят месить босыми ногами деревенские мальчишки, только моя дорога-месиво была немного поглубже и похолодней. Пенное крошево ледовитого снега кисло пузырилось вокруг, и пробраться по такой каше-льду в лес было очень нелегко. Я пропустил уже несколько тетеревиных токов, и теперь совсем не знал, что же делается сейчас там, в лесу, на поляне?.. Может, тетерева уже покинули свою сцену? Может, сцена уже растаяла?..
Теперь по утрам я чутко прислушивался к каждому звуку, приходящему из леса, и иногда среди уханья голубя и скрипучего верещания дроздов улавливал далекие голоса тетеревов… Тетерева там, в лесу, все еще продолжали токовать. Наконец я не выдержал, натянул повыше сапоги и с вечера побрел по кислому снегу в свой шалаш.
До шалаша я добирался долго, а когда отчетливо услышал близкие голоса тетеревов и посмотрел на часы, то невольно испугался — было уже двенадцать часов ночи… «Неужели так долго пробирался я по весеннему снегу?..» И тут же другая мысль остановила предыдущую: «Двенадцать часов ночи… А где же сама ночь?..»
Темной ночи уже не было, не было даже ее короткого, самого ночного клочка, которому вроде бы и положено быть тогда, когда снег из леса еще не успел уйти шумной весенней водой. Вместо ночи и темноты над поляной висел туман, высокий, седой, но просматривавшийся сравнительно далеко. Откуда он, этот туман: от тающего снега или от светлой ночи? Я протянул в туман руку — он был сырой, но не очень холодный. Все-таки это была уже белая ночь, это ее туман, в котором сейчас, как черные заводные игрушки, набегая друг на друга и так же по-заводному отступая обратно, выплясывали тетерева-черныши.
Белая ночь подошла неожиданно, обогнала черемуху и смешала все тетеревиное расписание. Тетерева плясали теперь круглые сутки, видимо забыв и о сне, и об отдыхе, будто старались отплясаться за все холодные, метельные дни северной поздней весны…
Следом за тетеревами о своем несогласии со скупой долей, которую отводит всему живому холодный север, заявили дрозды. Они прибыли в лес почти следом за первой белой ночью и тут же наполнили крикливым стрекотом еще не одетые листвой березняки и осинники.
Есть в каждой весенней природе необыкновенное по своей красоте таинство. Его имя — тяга вальдшнепа.
