Осторожно я приподнял сеть, и она тут же ожила — быстрые белые рыбы, как небольшие пропеллеры, трясли всю снасть, стараясь утащить ее вместе с собой.
Я осторожно выбрал из сети рыбу, собрал снасть, согрел в карманах озябшие руки и, не заходя домой, решил навестить Николая Анашкина. Мне хотелось сказать ему спасибо, поделиться радостью, но в самый последний момент я вспомнил про наш тайный уговор: «О пеляди молчать», — и повернул к дому. Но обращаться к Николаю в этот день все-таки пришлось…
Безусловно, это не открытие, что каждая рыба имеет свой собственный вкус и в зависимости от этого идет либо на уху, либо для пирога, либо на жарево. Уху из пеляди варить мы не стали. Моя жена и спутница во многих, порой явно безнадежных начинаниях сразу завладела уловом и приготовила для рыбы глубокую сковородку. Крупную, мясистую, жирную пелядь предполагалось пожарить на обычном растительном масле.
На сковороде уже кипело масло, и мы в преддверии вкусного завтрака обсуждали вслух все ожидаемые прелести нового для нас блюда. И вот рыба уложена на сковороду, как и полагается, ненадолго прикрыта крышкой, чтобы огненный жар кипящего масла пробил свежую рыбу насквозь. Дальше крышку полагалось снять, обжарить рыбу с одного бока, потом с другого. А там уже тарелки и рядом с жареной рыбой широкие ломти свежего ржаного хлеба…
Но нашим кулинарным планам не суждено было сбыться — обжаривать рыбу сначала с одного, а потом с другого бока нам не пришлось… Вовремя была поднята крышка со сковороды — и эта крышка так и осталась в руках жены… На сквороде не было рыбы — на сковороде шипела и варилась какая-то белая каша, только запахом напоминавшая нам о желанном рыбном блюде. Пелядь разбрелась, разварилась и почти растеклась по сковороде.
Собирая со сковороды горячую рыбную кашу, жена произносила громкие слова обвинения себе, ихтиологу, вдруг забывшему, что пелядь — близкая родня сигу, жарить которого на сковороде можно лишь после того, как сиг несколько часов полежит в крутой соли и как следует окрепнет.
Чем закончилось это обвинительное выступление, я не знаю. Я был в это время уже у Николая и узнал от него то же самое, что знала, но неожиданно забыла моя жена. Николай без особого восторга выслушал мой рассказ о богатом улове, а после моего предложения тоже пустить сети на пелядь покосился на окна дома и не для меня, разумеется, громко пояснил: «Сиг вот пойдет к зиме — тогда и ловить. А сейчас что — пустое дело, разве налим ввалится, да с ним одна беда — сеть перепутает и ничего больше…» Наверное, у Николая дома тогда кто-то был, и он скрывал, что есть пелядь. А сига скрыть было нельзя — об этом на острове знали все, знала, конечно, и жена.
