Скуповат, прижимист Никодим, а тут разорился — сбегал в казенку. Разомлевший от сытной еды и граненого стакана водки, он хлопал корявой ладонью Макея по коленям, уговаривал:
— Неча шататься по белу свету, навроде перекати-полю. Мужик ты дельный, вижу, и с головой. Да и жена, скажу, тебе славная попалась. Вот рази чуток… Но эт ничего, пойдет на поправку. Дите ить… А насчет жительства не сумлевайся. Молвлю слово перед атаманом. В кумовьях мы с им. Да и старикам нашим шепну… Нужны хутору твои руки.
Напоследок посулил:
— Отведу в собственной леваде место под хату, и обзаводись с божьей помощью своим хозяйством.
Лето Макей работал поденно; переходил из Двора во двор. Казаки скоро отличили его трудолюбие, трезвость и тихий нрав. Охотно раскрывали перед ним калитку, не гнушались пригласить к буднему столу. Поденничала и жена — помогала богатым казачкам; с базу на баз перетаскивала за собой сына. Зарабатывали, словом, кусок хлеба; но дума — стать хозяином, иметь свой дымарь — давила Макея мельничным жерновом.
Сдержал слово Ампус. За домом, вымерив шагами за-бурьяневший угол база, снял плетень, широко повел рукой:
— Стройсь, Макей Анисимович! О плате не горюнься, отработаешь.
До морозов выставилась двумя оконцами на улицу саманная хата с земляной двускатной крышей; глухой стенкой она выходила в тесный проулок. Хата длинная, перегороженная на комнатку и горенку русской печкой с лежанкой. В темный чулан новоселы ввели взятую в долг годовалую телку, разместили на шестке полдюжины кур без кочета. Сквозь камышовую настилку и зольный слов кровли просунулась наружу глинобитная труба. Для доброй тяги печник завершил ее старым ведром с выставленным днищем.
На покров день ожила труба. Макей вышел из хаты и долго глядел на белый дым с соломенным отливом. Ядреный ветерок сбивал его, подхватывая, давил книзу, выстилая по свеженасыпанной крыше. Макей с наслаждением, до хмельного кружения вдыхал прогорклый морозец.
2
После троицы в хате Макея появился новый жилец — опять сын. Пошла Мария с утра на огород к благодетелям своим Поповым. До полудня, не разгибая спины, картошку подпушивала. Враз потемнело в глазах. Крикнуть — дух не переведет; отлегло, поманила Борьку, путавшегося в картофельной ботве.
— Сыночек… беги, болюшка, до Ефремки… маманю его, не то бабаню кликни. Ступай, ступай…
Закусив до крови губу — не напугать бы малого, — она неловко завалилась на грядку. Мычала от боли, совала потрескавшимися пятками…
