Итак, что именно он хотел?
Любимая женщина как раз просила участок земли рядом с городом. Вот – пусть отец расщедрится.
Мия
Дядюшку Джакомо Мия видела последний раз, наверное, лет пять назад. И помнила плохо.
Кажется, он был высоким.
Кажется, он был толстым…
Темноволосым, как отец? Нет, уже не вспомнить. Стерлось лицо из детской памяти. Вот и не признала, когда дядя вошел в зал. Четыре дня спустя после похорон.
И то!
Где Эврона, а где Феретти? Даже если гонец мчался что есть сил, даже если дядя спешил…
Два дня туда, никак не меньше. И пока там, пока обратно… получалось так, что спешили оба. Но не успели.
Отца уже не было на этом свете, и прах покоился в родовой усыпальнице Феретти, под полом храма, и мама заперлась у себя в комнатах, оплакивая горькую жизнь, а заодно, как предполагала Мия, примеряя вдовьи наряды…
Светловолосая, белокожая… ей к лицу были синие тона, но не все. Не каждый оттенок. Серый ей решительно не шел, а черный… черный – хорош. Но дорого.
Сама Мия повязала на лоб синюю ленту в знак траура и махнула рукой на одежду.
Дорого. Слишком дорого. А потому… такие же синие ленты остальным детям, а мать пусть делает что пожелает.
Дядя оценил обстановку мгновенно. И ленты – тоже.
– Боже мой! Какое горе! Неужели мой бедный брат…
Мия медленно встала из-за пялец.
– Добрый вечер. Дан?
– Мия, ты не узнаешь меня? Я твой дядя, Джакомо!
– Простите, дядюшка, последний раз мы виделись несколько лет назад, – извинилась Мия, понимая, что, кроме нее, некому… ан нет?
Мать, которая то ли увидела из окна, то ли услышала новости от Марии, выбежала из своих комнат.
– Джакомо! О Джакомо, наконец-то!
Почти слетела по лестнице со второго этажа, кинулась на шею Джакомо – и разрыдалась в голос.
Мия скрипнула зубами и кивнула нянькам. Мол, уводите детей! Мать рыдает, еще им разреветься не хватало! Думать надо!
И сами все убирайтесь, без свидетелей обойдемся!
Спустя десять минут в просторном зале остались только Фьора, Мия, Джакомо и Энцо.
Фьора рыдала, Джакомо ее утешал, пока не заметил, какими глазами смотрят на это дети. Энцо… Тот смотрел спокойно. Даже слегка равнодушно.
А вот Мия…
Мия сама не знала, чего она больше желает.
То ли надавать матери затрещин, чтобы та перестала рыдать, то ли выкинуть их за дверь вдвоем с дядюшкой…
Именно в эту минуту девочка навсегда возненавидела социальные ритуалы.
Конечно, с ними проще. О покойном принято плакать, женщина должна быть слабой, мужчина должен ее утешать, Джакомо теперь старший в роду, и это надо признавать…
