, упоминающей о владельцах 100000 баранов
[45]. Оба эти фактора — климатический и хозяйственный — определяли необходимость далеких перекочевок; вполне допустимо предположить, что так как все лучшие пастбища северного пояса среднеазиатских степей (лесостепи и ковыльных степей) были заняты кочевьями кимаков, то огузам приходилось на летовища передвигаться не на север, а на северо-запад, за Урал
[46]. Таким образом, очевидно, создавалась известная закономерность, в силу которой кочевникам южной полосы среднеазиатских степей, при их зимовьях на реках Сырдарье и Чу, у мусульманского пограничья, — на летовища приходилось перебираться за Урал, к низовьям Камы. О наличии этой закономерности мы можем судить по тому, что и сто лет спустя после известия Истахри
[47] о кочевании огузов, в 1043 году мы снова узнаем о подобных же перекочевках неназванного по имени Ибн аль-Атиром тюркского народа, зимовья которого были у Баласагуна на реке Чу, а летовища все в тех же степях у низовьев Камы.
В непосредственном соседстве с огузами, где-то к северу и, может быть, к северо-западу от Аральского моря, кочевали печенеги. Очень возможно, что они до известной степени преграждали огузам перекочевывание на летовища прямо на север. Печенеги и открыли в конце VIII или в начале IX века великое движение тюрок на запад.
Но прежде чем переходить, к изложению передвижений печенегов, торков и половцев на запад (а последних отчасти и на юг), необходимо сделать одно общее замечание касательно этих передвижений, указать на одно обстоятельство, интересное для русской истории, на которое до сих пор не обращалось должного внимания, а именно: движение этих трех тюркских племен шло очень широкой полосой, захватывая огромные степные пространства и не ограничиваясь одними «азиатскими воротами» между северным побережьем Каспийского моря и Южным Уралом, как то обычно представляется. В действительности это движение шло на всем протяжении степной полосы, доходя на севере до границ лесостепи, то есть до среднего течения Ишима, Тобола, и выходя в Европу через склоны Южного Урала на реку Белую и нижнее течение Камы, до бассейна Черемшана, а на правом берегу Волги забирая к верхнему течению Дона и Донца и по тому же лесостепному пограничью достигая бассейна Днепра. Только так представляя себе это тюркское передвижение, можно понять, почему торки и берендеи будут упоминаться в русской истории в Среднем Поволжье еще задолго до того, как эти кочевники окажутся в приднепровских степях под Киевом, и только тогда получает свое наиболее естественное объяснение наличие торкских и берендейских поселений в Ростово-Суздальской Руси и у камских болгар, вблизи лесостепного пограничья, которым торки и берендеи проходили в X–XI веках.
