Правило это не знало исключений. Оно действовало безотказно, как хорошо подобранная отмычка, когда требовалось найти стоянку, но смысл такой закономерности оставался мне непонятен. До тех пор, пока я не смог сбросить с себя тот груз представлений и понятий, который отличал приезжего человека от коренного жителя этих мест.
3
Больше всего, я думаю, мне повезло в том, что первые кварцевые скребки, потерянные или выброшенные первобытными охотниками возле древних очагов, я увидел не в первый или второй свой приезд на Терский берег, а лишь когда был к такой встрече уже подготовлен. Несколько предыдущих летних сезонов здесь, на южном и юго-восточном побережье Кольского полуострова, позволили мне сродниться с этим краем, почувствовать его, начать его понимать.
Понимание пришло не сразу. Оно складывалось из километров, пройденных по берегам рек, по лесистым холмам-вáракам, по кочкастой, сырой и комариной тундре, по сыпучим приморским дюнам и убитому песку на отливе. Оно рождалось из наблюдений и долгих, неспешных разговоров у лесных костров, за столами в старых поморских селах или под перестук мотора рыбацкого карбаса, неторопливо бегущего вдоль берега.
Впервые вступив на Терский берег, я был потрясен и пленен его красотой, суровой, словно бы девственной свежестью, чистыми ветрами, напоенными то морской солью, то запахами лесов и тундр.
Дыхание приливов и отливов, качавших парусную шхуну, резкий запах прибрежных водорослей, шум водопадов, шлифующих гряды красных гранитов, солнце, плывущее в полночь над лесом, — все это было настолько ново, что казалось праздничным чудом, удивительным подарком судьбы. После холмов, озерных долин и равнин среднерусской полосы, где каждая пядь земли несла на себе отпечаток столетий человеческого труда и деятельности, где под каждым лесом, каким бы густым и дремучим ни казался он на первый взгляд, можно было обнаружить следы пашни или вырубки, — этот край представал первобытным и первозданным. В этом убеждало обилие рыбы, чистота рек и ручьев, мягкие, пружинящие мхи, желто-зелеными подушками залегающие на скалах, — вся та природа, которая, казалось, не отступала перед человеком, а теснила его здесь со всех сторон.
Между тем этот мир был не менее старым, чем тот, к которому я привык. Только взглянуть на него надо было иными глазами, чтобы за внешними красками и формами увидеть скрытые причинно-следственные связи.
«Если хочешь понять людей, непохожих на тебя, — попытайся жить их жизнью». Эта первая заповедь этнографа не совсем справедлива. Войти следует не столько в быт, сколько в мир представлений и чувств, чтобы понять структуру мышления человека, которого ты изучаешь. Внешнее — обманчиво и ненадежно. Опыт странствий по Северу убедил меня, что, разговаривая, казалось бы, на одном языке с поморами, употребляя одни и те же слова, мы вкладываем в них разное содержание, которое объясняется разным отношением к окружающему нас миру.
