Правило это одинаково распространялось на речные и озерные поймы, болота и низины, холмистые равнины, степи и предгорья, подтверждая прямую зависимость того или иного растительного сообщества от подстилающих почву геологических слоев, поскольку почва, в свою очередь, не что иное, как продукт взаимодействия лежащих под нею пород и укоренившихся на них растительных сообществ.
Вывод напрашивался сам: поскольку геологические характеристики района в послеледниковое время не менялись, как не менялись требования, предъявляемые к почве породами деревьев и травами, то не могло произойти и существенных изменений в растительности. А если это так, то, рассматривая взаимоотношения человека с природой в прошлом, можно было считать окружающую среду величиной вроде бы неизменной. Естественно, это упрощало задачу, поскольку все внимание теперь можно было сконцентрировать на человеке, выделяя и «вычисляя» его из окружающего мира.
При таком подходе к проблеме точкой отсчета должна была стать захваченная человеком у природы территория — тот «дом», по которому мы, археологи, стараемся узнать все возможное о его прежнем обитателе.
5
«Человек не сотворен таким уж могучим, чтобы ему не требовалось сузить окружающий его мир и соорудить себе какое-то укрытие… Адам и Ева, согласно преданию, обзавелись лиственным кровом раньше, чем одеждой. Человеку был нужен дом и тепло — сначала тепло физическое, потом тепло привязанностей». Этими словами американский философ и писатель Генри Дэвид Торо начинает свое размышление о доме.
Но что такое «дом»? — можно задать вопрос. Жилище? Искусственное сооружение, предназначенное для защиты от непогоды? А тогда как оценить использование многочисленных пещер в прошлом и настоящем или создание человеком жилищ в дуплах больших южных деревьев? Между тем для человека это тоже «дом», сочетающий в большей степени, чем другие, природу с его воображением и искусством. Больше того, при подобном определении в понятие «дом» следовало бы включить и произведения природных архитекторов — зверей, выкапывающих норы со сложными системами ходов, строителей-бобров, птиц с их разнообразнейшими гнездами, зачастую образующими города или селения. Сюда, безусловно, попадут также произведения самых изящных и искусных природных зодчих — насекомых, обладающих своего рода архитектурным инстинктом, тем более что, с точки зрения эколога, разница между человеком и животными практически отсутствует: в этом случае проявляется стремление разума, организованного на том или ином биологическом уровне, преобразовать — использовать, перестроить, изменить — окружающую среду, приспособив ее для жизни особи или вида.
