Слетал к нему, смеющийся и ясный,
И кисти брал и состязался с ним
В его искусстве дивном… но напрасно.
Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.
1912
Дебютная публикация стихотворения «Фра Беато Анджелико» состоялась в первом номере «ежемесячника стихов и критики» «Гиперборей», вышедшем в Петербурге в октябре 1912 года. Рядом с ним было напечатано стихотворение Сергея Городецкого с почти таким же заглавием – «Фра Беато Анжелико» (чуть изменилась лишь форма написания имени художника), начинающееся с двух полемических строф:
Ты хочешь знать, кого я ненавижу?
Конечно, Фра Беато Анжелико.
Я в нем не гения блаженства вижу,
А мертвеца гробницы невеликой.
Нет, он не в рост Адаму-акмеисту!
Он только карлик кукольных комедий.
Составленных из вечной и пречистой
Мистерии, из жертвенных трагедий.
Важно отметить, что история употребления термина «акмеизм» в печати, по всей видимости, ведет свой отсчет именно с процитированной строфы стихотворения Городецкого («Нет, он не в рост Адаму акмеисту!»). Учитывая, что «Гиперборей» задумывался Гумилевым и Городецким в качестве акмеистического печатного органа, резонно предположить, что стихотворная полемика между двумя вождями новоиспеченной поэтической школы, затеянная на страницах ежемесячника, должна была, во-первых, привлечь читательское внимание к этой школе, а, во-вторых, дать возможность и Гумилеву, и Городецкому изложить свои credo акмеизма.
В этой лекции мы попробуем разобраться: в чем состояло акмеистическое credo Гумилева?
Как и блоковскую «Незнакомку», его длинное стихотворение удобно разбить на несколько тематических частей:
I часть (1-я – 2-я строфы) – характеристика Италии как страны великой культуры;
II часть (3-я – 4-я строфы) – отвержение четырех (а на самом деле – трех, и при этом самых прославленных) флорентийских художников и скульпторов эпохи Высокого Возрождения;
III часть (5-я – 11-я строфы) – развернутый рассказ о флорентийском художнике Раннего Возрождения, фигура которого противопоставлена титанам Высокого Возрождения;
IV часть (12-я строфа) – общий вывод из стихотворения.
В зачине первой части крылатый лев (эмблема Венеции)[47] показан не рядом с эмблемой какого-нибудь другого города, а рядом с гиппогрифом – фантастическим персонажем базового для итальянской литературы и культуры в целом произведения – «Неистового Роланда» Ариосто. Во второй строфе тема Италии как страны культуры продолжается: под «гробами мертвецов» здесь, по-видимому, подразумеваются надгробья влиятельнейшей семьи меценатов искусства Медичи в одноименной часовне при соборе Сан-Лоренцо во Флоренции, выполненные Микеланджело Буонаротти. В одной из надгробных аллегорических статуй, напомним, воплощен образ Ночи (сравним в первой строфе гумилевского стихотворения: «Где выпускает
