Однако теперь эти мотивы задействованы для изображения совсем другого локуса:
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Из горних, «райских» мотивов складывается картина «ада», дополненная приметами низкой повседневности (упоминание о «ресторанах» и «окриках»). Эта картина снабжается весьма характерными для преисподней атрибутами – жаром («горячий воздух») и запахом разложения («тлетворный дух»). «Слова и словосочетания, характеризовавшие “высокий мир” Прекрасной Дамы, – пишет З. Г. Минц, – оказываются, вступая в новые слова и словосочетания, характеристикой» антиэстетического «мира “земли”… Навеянное структурой “Стихов о Прекрасной Даме” привычное словоупотребление постоянно разрушается, возникают – для читательского ожидания – постоянные неожиданности…»[23]
Во второй строфе к двум низким мотивам, часто использовавшимся символистами для создания картины бытового провинциального ада – пыли и скуки, добавлен высокий мотив детского плача:
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
Лишь за год до создания «Незнакомки», в стихотворении «Девушка пела в церковном хоре…» (1905), этот мотив был использован Блоком для описания Таинства Причастия:
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам, – плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
В «Незнакомке» «детский плач» тоже «раздается» «высоко» («Над скукой загородных дач»), но этот мотив оказывается безнадежно сниженным и дискредитированным соседством с пылью и скукой.
Понять, почему Блок в своем стихотворении поместил рядом строки о детском плаче и о кренделе булочной, мы попытаемся, подводя общие итоги разбора.
В третьей строфе «Незнакомки» дискредитируется самое святое слово первой блоковской книги:
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Единственная и Неповторимая Дама подменяется несколькими «дамами», которые гуляют со своими разбитными кавалерами даже не между углублений, наполненных водой и грязью, а «среди» этих углублений. С высокого пьедестала Прекрасная Дама низводится в пародийное подобие адской бездны – в «канаву». Неслучайно в третьей строфе «Незнакомки», в отличие от первой, второй и четвертой, ни разу не употребляется предлог «над» (вот оно, обещанное выше исключение).
И, наконец, в четвертой, последней строфе вступительной подчасти «Незнакомки» дискредитация «дам» продолжена строкой «И раздается
