Цвет у обоев отталкивающий, почти отвратительный: выгоревший грязно-желтый, причудливо выцветший под лучами солнца.
В некоторых местах они приобрели блеклый коричневато-оранжевый оттенок, в других — неуловимый зеленовато-желтый окрас.
Неудивительно, что детям не нравились эти обои! Я бы сама их возненавидела, если бы мне пришлось долго жить в этой комнате.
Так, идет Джон, и надо все быстро убрать — он терпеть не может, когда я пишу.
Мы здесь две недели, и теперь мне хочется писать не так сильно, как в первые дни.
Сейчас я сижу у окна в этой жуткой детской, и только легкий упадок сил мешает мне излагать мысли на бумаге, сколько захочется.
Джон отсутствует целыми днями, а иногда даже вечерами, если ему попадаются трудные случаи.
Я рада, что моя болезнь не серьезна!
Однако это нервное расстройство жутко подавляет.
Джон понятия не имеет, как я на самом деле страдаю. Он знает, что для мучений нет причин, и это его устраивает.
Конечно, это всего лишь нервы. Тревога давит на меня, мешает выполнять обязанности по дому.
Мне хотелось во всем помогать Джону, обеспечивать ему настоящий отдых и уют, но я стала для него обузой!
Никто не поверит, каких усилий сто́ит делать то немногое, что я могу — одеваться, принимать гостей и распоряжаться по хозяйству.
Как же повезло, что Мэри заботится о ребенке. Таком дивном ребенке!
И все же я не могу быть рядом с ним, оттого и нервничаю.
Похоже, Джон никогда в жизни не волновался. Он так смеется, когда я говорю ему про обои!
Сначала он хотел переклеить обои в комнате, но потом сказал, что я позволяю им довлеть над собой, а для больного с нервным расстройством нет ничего хуже, чем поддаваться подобным фантазиям.
Джон добавил, что после смены обоев придет черед тяжелой рамы кровати, затем решеток на окнах, потом калитки в самом низу лестницы, и так далее.
— Знаешь, этот дом благотворно на тебя влияет, — заявил он, — но право же, дорогая, не стоит тут заново все обустраивать ради найма на три месяца.
— Тогда давай переберемся вниз, — предложила я. — Там такие милые комнаты.
После этих слов он обнял меня, назвав блаженной маленькой гусыней, и сказал, что отправится и в погреб, если я захочу, да к тому же его и побелит.
Но он все же прав насчет кроватей, окон и прочего.
Это просторная и удобная комната, которая каждому бы понравилась, и я, конечно же, не настолько глупа, чтобы причинять Джону неудобство из-за нелепого каприза.
Эта большая комната и правда начинает мне нравиться, вот только обои жуткие.
