Когда опиум перестал куриться, Аделаида зажгла еще одну спичку и повторила операцию снова. Она люто ненавидела все это. Она ненавидела то, что происходило с Бедвеллом после, потому что тогда ей начинало казаться, что под каждым человеческим лицом таится личина слюнявого несчастного идиота, глядящего в пустоту.
– Еще, – пробормотал он.
– Больше нет, – прошептала она.
– Ну же, Аделаида, – хныкнул он. – Еще!
– Последний раз.
Еще раз она чиркнула о коробок, еще раз опиум запузырился и задымил. Дым повалил в чашечку трубки, будто река, впадающая в землю и исчезающая под ней. Аделаида подула на огонек и бросила спичку на пол.
Он глубоко вздохнул. Но дыма в комнате было так много, что Аделаиде стало плохо.
– Ты знаешь, что я не могу встать и убраться отсюда?
– Да, сэр, – прошептала она.
Странная вещь происходила с его голосом, когда Бедвелл был в опиумном трансе; он терял всю свою матросскую грубость и неожиданно приобретал какие-то благородные и мягкие оттенки.
– И все же я думаю об этом. День и ночь. О Аделаида… Семь блаженств! Нет, нет! Вы, демоны и дьяволы, оставьте меня!
У него начался бред. Аделаида села как можно дальше от него. Она не смела уйти, так как миссис Холланд всякий раз выспрашивала ее, о чем он говорил; но не менее того она боялась оставаться, потому что всякий раз после этого ей снились кошмары. Еще дважды Бедвелл произнес эти слова, и оба раза с ужасом.
И тут он неожиданно остановился на середине предложения. Его взгляд прояснился и стал мягче.
– Локхарт, – произнес он. – Теперь я вспомнил. Аделаида, ты здесь?
– Да, сэр.
– Постарайся кое-что запомнить ради меня. Сможешь?
– Да, сэр.
– Человек, его звали Локхарт… он попросил найти его дочь, ее зовут Салли. У меня для нее послание. Очень важное… Найдешь ее?
– Не знаю, сэр.
– Лондон очень большой. Может, тебе не удастся.
– Я могу попробовать, сэр.
– Хорошо. Боже мой, что я делаю? – продолжал он жалостно. – Посмотри на меня. Я слаб, как дитя… Что сказал бы мой брат?
– У вас есть брат, сэр?
Уже совсем стемнело, и Аделаида, едва видимая сквозь опиумную дымку, казалась матерью у постели больного ребенка. Она повернула его лицо к себе и утерла краем грязной простыни. Он благодарно сжал ее руку.
– Мой брат – славный парень. Мы близнецы. Тела одинаковые, но у него душа вся светлая, Аделаида, а моя гнилая и черная. Он священник. Николас. Его преподобие Николас Бедвелл… У тебя есть братья или сестры?
– Нет, сэр. Ни тех, ни других.
– А мать у тебя есть? Отец?
