Как раз в то время, когда я собирался залезть на чердак, послышался знакомый голос:
— Даня! А я ищу тебя.
Увидев Пятницу, я поначалу растерялся и не знал, что делать: показывать или не показывать ему чайку?
Он спросил:
— Пойдем к моей маме?
И я понял: он пришел вовсе не потому, что интересуется моей чайкой.
— Обожди немного, — сказал я ему, — покормлю чайку, и тогда пойдем.
Пятница не только согласился, но и решил мне помочь.
Взобравшись на чердак, я подумал, что чайка очень обрадуется моему приходу и побежит мне навстречу. Но вдруг она отступила в угол, будто узнала Пятницу.
— Это тебя она испугалась, — говорю я ему. — Наверное, запомнила, кто ей крыло перебил.
— А я крыльев не перебиваю, — с обидой в голосе возразил Пятница. — Это Робинзон из рогатки. А мне зачем? Не видал я чаек, что ли?
После этого я отдал бычки Пятнице, а сам поймал чайку.
У нее, должно быть, болело крыло, так как она все время вырывалась и хотела ударить Пятницу своим длинным клювом.
Рыбу она проглотила молниеносно и осталась довольна, однако отошла в сторону и недружелюбно взглянула на Пятницу.
— Ты в самом деле хочешь ее вылечить? — спросил он.
— Конечно! Вот увидишь, как она полетит над морем.
— Мало ли их летает… Хватит и тех…
Меня смущало пренебрежительное отношение Пятницы к этим чудесным птицам. — Но у меня не было никакого желания спорить. Я сказал миролюбиво:
— А я ее вылечу и повезу в Белоруссию. Тамошние ребята еще никогда не видели настоящей морской чайки.
Пятница пообещал:
— Когда будешь возвращаться домой, мы с Робинзоном сколько хочешь чаек тебе добудем.
Мы не стали задерживаться на чердаке. Пятница все напоминал, что ему уже пора идти к маме. Он спешил к обеду.
На высокую кручу вели деревянные ступени лестницы, по обе стороны которой росли высоченный бурьян и кусты колючего боярышника. В бурьяне шуршали длиннохвостые зеленые ящерицы. Порой они даже выбегали на ступени и, тяжело дыша, грелись на солнце.
От нечего делать мы с Пятницей начали считать ступени. Их было много. Частенько попадались и поломанные. Мы их предусмотрительно переступали, но считать не забывали. Когда мы насчитали их свыше ста, с кручи послышались голоса. Мы уже приблизились к пожелтевшему раньше времени каштану, который стоял над самым обрывом, и, перестав считать, устремились наверх.
Надо было спешить к Павликовой маме. Она ожидала сына в столовой.
— Ой, Павлик, дитягко мое, — запричитала она. — Ты, наверное, кушать хочешь. Почему ты так поздно? Уже ничего не осталось…
