— Верю, но меня это вовсе не радует. — Я слегка отстранилась, теперь практически сидя у него на коленях, и заглянула в полыхающие ненавистью глаза.
— Почему?
— Потому что делая зло, ты только увеличиваешь количество зла вокруг себя. Вокруг нас.
— Как всегда, милосердна! — он покачал головой, рассмеявшись. — Неужели будешь просить о снисхождении для тех, кто хотел убить тебя?
— Буду, — я кивнула, — когда ты их найдешь. — А сейчас попрошу о другом. Можно?
— О чем?
— Едва выжившая невеста хочет попросить о какой-то малости, а ты сначала уточняешь?
— Хорошо, выполню. Чего ты хотела, говори.
— Не наказывай Гаяна.
— Касикандриэра!
— Это было только первое. Есть и второе желание — отвези Лаату к вашим врачам, хорошо?
— Лаату вылечат, но Гаян будет казнен.
— Ты не хочешь выполнить даже такую мелкую просьбу невесты?
— Это серьезно, Касикандриэра!
— Да уж понимаю! Но и ты пойми — что он мог сделать? Даже если бы присутствовал на примерке платья — а это вряд ли, уж точно не стал бы его надевать до меня, верно? И он не сбежал, не пытался все замять — а промедление могло стоить нам жизни — сразу вызвал ваших врачей. И вообще!
— Ну, что еще?
— Ты хочешь, чтобы жена говорила тебе правду без опасений, что ты зальешь все вокруг кровью? — я выложила последний козырь.
— Да, хочу. — Он помолчал. — И еще хочу, чтобы она любила меня.
— Не смогу любить мужчину, которого боюсь. — Между нами повисло тягостное молчание. — Прости, но это правда, Деметрий.
— Мне тяжело это слышать. — Наконец ответил Покоритель миров. — Но рад, что ты не лжешь мне. Хорошо, Гаян останется жив и невредим. Потому что об этом просит моя невеста. Довольна?
— Спасибо!
— А расцвела-то как! — он нахмурился, но глаза улыбались. — Что-то тебя слишком уж судьба охранника беспокоит!
— Ревнуешь!
— Если у меня появится повод к нему ревновать, его ничье заступничество не спасет, уж поверь!
— Не появится, Деметрий. Я сама еще вчера готова была его убить — никуда не пускает, все запрещает, ходит за мной как приклеенный! Возненавидеть уже успела!
— Значит, он все делает правильно! — мужчина кивнул.
— Но привыкать к новому точно не хочу! С этим только смиряться начала!
— Понял. А теперь слезай с меня. Ты так… елозишь, что… А, так теперь ты краснеешь? — он рассмеялся, ссадив меня на кровать. — Когда выпрашивала помилование Гаяну, не смущалась, прижимаясь к жениху в одной рубашке, через которую я каждый уголок твоего тела чувствовал!
— Забудь об этом! Этого не было! — вспомнив, что на мне и в самом деле только полупрозрачная ночнушка надета, я юркнула обратно под одеяло и натянула его до подбородка.
