Ну и что бы такое особенное отчебучил Василий Шукшин, если бы получил, наконец, «волю»? Сделал бы свой фильм про Степана Разина, конечно. Может, что-то антисоветское написал бы или снял. Разбогател бы, «гулял» бы, спился бы или на дорогом автомобиле разбился.
* * *
В «Степане Разине», на первой же странице:
«Золотыми днями, в августе 1669 года, Степан Разин привел свою ватагу с моря к устью Волги и стал у острова Четырех Бугров. Опасный, затяжной, изнурительный, но на редкость удачливый поход в Персию — позади. Разинцы приползли чуть живые; не они первые, не они последние „сбегали на Хволынь“, но такими богатыми явились оттуда только они.»
Это о грабительском набеге шайки Разина на трудящихся Персии. Ну, и на эксплуататоров трудового народа тоже. Но эксплуататоры потом на народе отыгрываются. Игнорировать это обстоятельство — значит демонстрировать извращённость своей морали.
«…струги донцов ломились от всякого добра, которое молодцы „наторговали“ у „косоглазых“ саблей, мужеством и вероломством. Всех 1200 человек (без пленных). Надо теперь набраться сил — отдохнуть, наесться: И казаки снова было взялись за оружие, но оно не понадобилось. Вчера налетели на учуг митрополита астраханского Иосифа — побрали рыбу соленую, икру, вязигу, хлеб, сколько было. А было — мало. Взяли также лодки, невода, котлы, топоры, багры. Оружие потому не понадобилось, что работные люди с учуга все почти разбежались, а те, что остались, не думали сопротивляться. И атаман не велел никого трогать. Он еще оставил на учуге разную церковную утварь, иконы в дорогих окладах — чтоб в Астрахани наперед знали его доброту и склонность к миру.»
Такой вот был добряк и миролюбец Разин. Ну что в этом можно эстетизировать? Вероломство против «косоглазых»? Кстати, персы в своём большинстве не монголоиды.
А вот ещё очень нравоучительная сцена для русской рабочей молодёжи:
«Среди танцующих — и прекрасная княжна. И нянька ее следом за ней подпрыгивает: все должно плясать и подпрыгивать, раз на то пошло.
— Дюжей! — кричит Разин. — Жги! Чтоб земля чесалась.
К нему подтащили молодого князька, брата полонянки: он отказывался плясать и упирался. Степан глянул на него, показал на круг. Князек качнул головой и залопотал что-то на своем языке. Степан сгреб его за грудки и бросил в костер. Взметнулся вверх сноп искр. Князек пулей выскочил из огня и покатился по земле, гася загоревшуюся одежду. Погасил, вскочил на ноги.
— Танцуй! — крикнул Степан. — Я те, курва, пообзываюсь. Самого, как свинью, в костре зажарю. Танцуй! Не теперь бы князю артачиться, не теперь бы. Да еще и ругаться начал. Тут многие понимали по-персидски.
