У аэропортовских таможенников мой груз не вызвал никакого интереса, я даже расслабился, но, как скоро выяснилось, радоваться было рано. Проблемы начались на паспортном контроле. Выяснилось, что дипломатические переговоры с Никольским в гостинице «Москва» настолько задурили мне голову, что я даже забыл проверить, когда истекает моя израильская виза. А она, милая, кончила действовать в аккурат неделю назад.
Пограничники сочувствовали мне на полную катушку, они даже попытались разыскать израильского консула, который мог бы её продлить, но фарта не было – консул полчаса как уехал домой. Все-таки я надеялся, что мне дадут сесть на самолет, но киприоты за таких, как я, «беззаконных», штрафовали «Аэрофлот» на две тысячи баксов. По этой причине, хотя и с бездной всеобщих извинений, граница оказалась для меня на замке.
В общем, жульнический билет накрылся медным тазом. Я вернулся домой с теми же провожатыми и с теми же порванными сумками, с говяжьим языком и помидорами. Достал из заначки три бутылки коньяка – неприкосновенный запас, который хранил со времен последней кампании по борьбе с пьянством. Все это мы съели и выпили, а на следующий день вдруг пошла работа. Каждое утро я пробирался к столу, перешагивая через немой укор красных сумок с задачниками и писал свое «До и во время» с удовольствием, о котором уже не мечтал.
Разговор о «Репетициях», мне кажется, правильно продолжить рассказом о том, из чего вообще вылупился этот роман. Материал был написан для «Ежегодника Пушкинского дома» по просьбе очень мной любимого прозаика Евгения Водолазкина, написан совсем недавно, то есть тридцать лет спустя после самого романа.
Речь здесь пойдет не о бессчетное число раз цитированных строках Анны Андреевны Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора/Растут стихи, не ведая стыда», а о редкой, во всяком случае в художественной литературе, возможности поблагодарить людей, без которых этого романа или вообще не было, или он был бы совсем другим. В научной литературе такая благодарность в порядке вещей. Чуть не каждая монография начинается и кончается длинным списком тех, кто так или иначе помогал тебе в работе. Когда же речь идет о прозе, у нас в России это не принято и выглядит отчасти экзотически.
Как любой другой работе, «Репетициям» предшествовала цепь важных для меня, хотя и мало связанных событий. Потом так или иначе они, страница за страницей, выстроят, разметят весь путь.
Дело началось еще в 1982 году, когда отец под моим давлением – он не любил частную собственность ни в каком виде – записался на шестисотковый участок, который давали писателям около Истринского водохранилища, рядом с деревней Алехново. Литфонду была отведена пара сотен гектаров обмелевшего болота.
