Тартуский университет отыгрался в моей жизни и еще раз. Теперь уже в более веселой истории. Так получилось – это уже семьдесят седьмой год, госэкзамены, а, значит, и самый конец моих регулярных поездок в Воронеж, – что я стал родоначальником, воспреемником (не автором), как мне кажется, лучшего воронежского анекдота за все времена.
Фамилия моя в самом конце списка, так что и госэкзамен я сдавал чуть не последним. Я маюсь и жду своей очереди ответить на вопросы по научному коммунизму. Часа два или три дня. Ветер из Средней Азии нагнал разогретый воздух и пыль – дышать нечем. А экзамен затягивается и затягивается. Я хожу по длиннющему коридору, и, поскольку делать нечего, читаю все, что вывешено на стенах, бездну какой-то никому не нужной информации.
Наконец, кажется, все прочитано, а до научного коммунизма мне так же далеко. Вот и последнее, что я не прочитал: по правую руку от кабинета ректора в золотой раме, увеличенное в несколько раз прошение перебравшейся в Воронеж дерптской профессуры выделить вновь открываемому университету какие-то, даже по тем временам ничтожные, деньги. Внизу размашистая подпись: глава Совнаркома В. Ульянов (Ленин). И вот я читаю один раз, читаю второй, читаю третий. Все, вроде бы, точно так, как должно быть, и в то же время я чувствую, что здесь что-то не то. И лишь с пятого раза понимаю, что не то, хотя резолюция ясна и прозрачна: «В ассигнованиях отказать».
Я это прочел еще дважды, все никак не мог поверить, что не ошибся, и до сих пор убежден, что предшественников у меня не было. А когда оторвал глаза от этой бумаги с ленинской резолюцией, вижу, ко мне подходит случившийся неподалеку Александр Иосифович Немировский. Спрашивает: «Володя, вы что улыбаетесь?» – Я: «Есть чему». – Он: «Вам научный коммунизм надо сдавать, а не улыбаться». – Я: «Одно другому не мешает». – Он: «Так все-таки, что вас развеселило?» – Я: «Вам расскажешь – вы растреплетесь, и больше ничего не будет». – Он: «Не растреплюсь». – «Честное слово?» – Он: «Честное-пречестное».
Подвожу его к той самой золотой рамке. Как и я, он читает резолюцию один – другой – третий раз и тоже все чего-то не понимает. Наконец отрывается и тяжело вздыхает. Качая головой, смотрит на меня.
К сожалению, Немировский не сдержал слова, и через три дня, когда я шел в канцелярию получать документы, ни золотой рамы, ни резолюции на стене уже не было.
Наталья Евгеньевна и Александр Иосифович не чинясь населили для меня Воронеж своими знакомыми и друзьями: Александр Иосифович – учениками и аспирантами, а Наталья Евгеньевна – по большей части именно друзьями (и не только теми, которые тогда были живы, но и всеми, кого она встретила за свою не такую уж короткую жизнь).
