— Вот как? Значит, мы должны встретиться здесь через восемь лет, — ответил я, влезая в палатку и укладываясь на спальном мешке. — На этом самом месте. Иди сюда.
— Это же в другом столетии! — сказала она, устроившись рядом со мной. — Мы будем старыми и толстыми, у нас будут дома, канарейки и закладные. Ты правда приедешь?
— Разумеется. Я готов жениться на тебе завтра утром в деревенской мэрии.
— Ну уж нет! — Она засмеялась в темноте. Ее мокрые волосы холодили мне живот. — Через восемь лет другое дело.
— Ладно, приеду сюда двадцатого мая две тысячи седьмого года. Meglio tardi che mai!
Мы лежали валетом, я смотрел на ее бедро, в темноте казавшееся округлым снежным холмом, и представлял себя лыжником, плавно съезжающим вниз по склону.
— Смотри не подведи меня, — сказала она и тут же заснула.
Проклятые мидии во мне наконец утихомирились, и я мог спокойно лежать в темноте и слушать, как дождь поливает морскую воду. Если бы кто-то сказал мне, что это последняя наша ночь, я бы только рассмеялся. Рассуждения о смерти предполагают уверенность в том, что сам ты не умрешь.
Когда Паола бросила меня, я никак не мог в это поверить и провел возле палатки несколько дней, читая по второму разу карманный томик американской поэзии. Она не оставила мне записки, просто рассеялась как дым. Я сидел там и ждал, что она появится у гранитного обломка, обозначавшего вход на пляж.
— Ну что, испугался? — скажет она, снимая рюкзак и садясь на песок у остывающего костра. И не думал даже, скажу я, не поднимая лица от книги, я знал, что ты валяешь дурака. И в доказательство прочитаю из Дикинсон:
Как много гибнет стратагем
в один вечерний час.
На третий день я понял, что она не придет, закопал свой костер в песке, собрал палатку и уехал домой. Море было сизым, как изнанка ивового листа, на склоне холма темнели пинии, кривые и жилистые, будто вставшие на колени. Их сажают, чтобы защитить жилье от ветра, говорила моя подружка, трамонтана — это ветер с гор, очень крепкий, очень порывистый. Ничего хорошего нет в трамонтане, говорила она. Одно только хорошо — что дождя больше не будет.
