Задняя дверь открылась, и на сиденье тяжело плюхнулся незнакомец. Беата обернулась, и глаза ее смотрели теперь прямо в дуло пистолета. Из отверстия сочились струйки дыма и сладковатый запах пороха. Мужчина захлопнул дверь, и в салоне остались тень под капюшоном, оружие и Беата Вагнер. Моющие барабаны добрались до машины и стали массировать ее, словно леденец во рту ребенка. Сердце, колотившееся как у трусливого зайца, вдруг замерло. Беата смогла собраться с духом, отвернулась от незнакомца, наклонилась и почувствовала холод руля на груди.
— Я знаю, зачем ты здесь, — сказала она.
Первый звук будильника на телефоне не разбудил Бенедикте Штольц, но когда прозвучал повторный сигнал, она перевернулась на спину и приоткрыла глаза. Свет уличных фонарей придавал доскам на потолке золотистый оттенок, а из окна в спальне журналистка ТВ2 услышала, как зимний бриз играет с ветвями гигантского дуба. Она потянулась и поняла, что одна в постели.
Закончив с новостными репортажами, Бенедикте обычно выключала телефон на ночь. Она спала чутко, и если потревожить ее сон, заснуть снова было непросто. Но вчера вечером, стянув с себя платье, которое она надела на прием в Акерсхюсе, Бенедикте взяла телефон в руки и вспомнила, что не выключила его, а, поставив на зарядку, положила на прикроватную тумбочку.
Бенедикте встала с постели. Снег пошел сильнее. Городская суета практически никогда не чувствовалась здесь, в Фагеборге. Сейчас золотистая обшивка потолка — отражение света городских фонарей — единственное напоминание о том, что кроме Бенедикте, в городе жили еще сотни тысяч людей. Сколько вообще сейчас времени? Она проверила телефон. Почти пять. Прочла сообщение.
— Наконец-то, — пробормотала она про себя, вздрогнув в своей шелковой пижаме, записала имя в блокноте и удалила сообщение.
Свет в коридоре приглушен, на втором этаже, в ванной и в кухне было темно. Она насыпала кофе в фильтр кофеварки и поставила ее на плиту, затем открыла старинные двери в гостиную.
Виктория сидела за письменным столом, стоящим перед арочными окнами. Из колонок звучал надрывный голос Элвиса Кастелло, в комнате, за исключением трех светящихся мониторов, горел только приглушенный свет люстры на потолке.
— Я скоро лягу, милая, — сказала Виктория, не глядя на Бенедикте. — Ты меня ждала?
Бенедикте не ответила, а только смотрела на длинные серебристо-седые волосы Виктории, завязанные в хвост. В свете лампы ее шея была невинно белой.
