Благодаря этим мерам безопасности родители разрешали мне ходить в школу одному.
Как-то весенним утром 1975-го, когда я шел в школу, ко мне подошли три подростка, которые были старше и крепче меня. Один из них, тыча в футляр с флейтой в моей левой руке, прогремел: «Эй, сопляк, что это у тебя в коробке?»
Прижав флейту обеими руками к себе, я ответил: «Ничего».
— Ну конечно, ничего, — устрашающе заржал он. — А ну-ка показывай, что там!
Прежде чем я успел ответить, второй парень схватил меня, а третий потянулся за футляром. Я попытался вырваться, но бесполезно. Их было трое, а мне было одиннадцать. Самый здоровый с силой рванул футляр, вырвал его из моей руки, и они бросились наутек. Я попытался их догнать и бежал за ними еще несколько кварталов, но где-то в районе 63-й улицы их и след простыл. Я остановился перевести дух. Рядом оказался телефон безопасности, установленный университетом. Взяв себя в руки, я как можно четче рассказал наряду охраны, что произошло. Буквально через несколько мгновений подъехали две машины университетской охраны, а чуть позже и полицейский наряд.
Полицейские отвезли меня домой, подвели к входной двери и позвонили. Открыла мама. «Что случилось?» — спросила она с порога, обводя взглядом каждого. Я зарыдал...
— Мадам, какие-то подростки украли у вашего сына флейту, — объяснил один из них. Мама поблагодарила их за то, что они доставили меня домой. Пока она закрывала дверь, второй полицейский спросил, не желаю ли я заявить о случившемся и описать хулиганов.
Она ответила не сразу. Я чувствовал, что она не хочет, чтобы я это делал. Но я настоял. Утирая слезы, я сказал: «Я очень хочу сделать это, Ева» (не знаю почему, но у нас с братом была странная привычка называть родителей по имени). Мы еще немного попрепирались между собой, и мама сдалась. Она неохотно пригласила полицейских за стол на кухню.
Я отвечал на вопросы, а они записывали их в блокнот. После их ухода мама отметила, что вряд ли мы еще когда-нибудь услышим о нашей флейте.
Через месяц раздался звонок из полиции. Они арестовали троих подростков, которые пытались сдать ворованные музыкальные инструменты в ломбард. Задержанные подходили под мое описание. Естественно, моя флейта бесследно пропала, но полиция хотела знать, готов ли я прийти в участок на опознание.
Мама не хотела дополнительных проблем, но я был непреклонен, и к назначенному часу мы отправились в полицейский участок на нашем старом «Бьюике-Сенчури».
