— О, — мягко сказал он, потянувшись за ним. — Ты нашла табачную жестянку. Я догадался, что это ты. — Легкое движение: она держала жестянку в другой руке. С трудом выговаривая слова, она заговорила.
— Нильс, откуда у тебя это кольцо?
— Это папино.
— Я знаю. И папа отдал его Холланду. Откуда оно у тебя?
— А где сверток, который лежал вместе с ним, мама?
Вещь… она развернула ее, она видела ее… Холланд…
Она легко и быстро вздохнула, так, будто более глубокий вдох повредил бы что-то у нее внутри, в самых деликатных недрах ее жизненного устройства. Покачала головой, с трудом выдавливая слова.
— Скажи мне, Нильс, — откуда у тебя это кольцо.
Его молчание сильнее возбуждает ее. Она крепче цепляется за столб, кровь обильно сочится из-под сорванных ногтей, суставы в лунном свете кажутся сделанными из слоновой кости.
— Откуда? Откуда оно у тебя? — Она изо всех сил старается понять: судорожные движения тела, широко раскрытые глаза выдают ее старания как-то осознать факты, которые никак не укладываются у нее в голове.
Против собственной воли он произносит:
— Холланд мне его дал.
Слова, кажется, бьют ее в лицо, каждое слово — отдельный удар. Она отворачивается.
Он пытается убедить ее:
— Он сам дал, мама, честно. Я не стащил его.
— Но ведь было решено… Холланд… Оно оставлено Холланду. Ада сказала, что это решено.
— Да, я знаю. Но потом в конце концов он сказал, что хочет отдать его мне. Он позволил мне взять его — честно, позволил. — Как же ему заставить ее поверить!
— Когда? Когда Холланд отдал его тебе?
— В марте. Он дал мне его в марте.
— Март. — Она молча шевелит губами, повторяя про себя это слово, изучая его, пробуя на вкус, пытаясь найти в этом рациональное зерно, но это лишь сводит ее с ума. — А когда — в марте?
— После нашего дня рождения.
— После дня рождения. Сколько дней спустя?
— Два дня.
Лицо ее выражает ужас — ужас, который до сих пор таился в задних коридорах ее разума.
— Где, Нильс? Ради всего святого, скажи, — настаивает она, — где был Холланд, когда он дал тебе перстень?
— Здесь.
— В доме?
— Да. Внизу. — Он надевает перстень. Золото холодное как лед. Палец жарко пульсирует. Затем он спрашивает, где сверток, сверток из голубой папиросной бумаги. Она смотрит без всякого выражения. Он ждет ответа, затаив дыхание. Проходит минута. Она шевелит губами, тихо хнычет, но не произносит ни слова. Лестница уходит вниз, в пустоту.
Хватит.
— Где он, мама? — повторяет он мягко.
Ее рука вцепляется в горло, будто только так она может заставить себя говорить.
