Другой | страница 32
А натура Холланда? Был, например, день, когда его выгнали из школы.
— Я сожалею, — говорила мисс Уикс, директриса, несгибаемо сидя в приемной, — мы все сожалеем, в самом деле, Нильс очень милый ребенок, однако Холланд… — Она покраснела.
— Но что он натворил?
— Холланд оказывает дурное влияние.
— Каким образом? Что вы, собственно, понимаете под словами «дурное влияние»?
Ее короткий, сквозь зубы, рассказ не просто обеспокоил родителей, они были в шоке.
— Не может быть! — ответили они директрисе. Но факты подтвердились.
— Может быть, психолог… — предложила мисс Уикс.
И явился доктор Даниэльс: «Высокодуховный ребенок. Неистовый, но не дефективный, ничего, кроме избытка духовности. С подростками это сплошь и рядом. Займите его. Побольше упражнений…»
Но ничего не помогало: бурный, раздражительный, легко отдающийся во власть слепой ярости и плачущий от гнева — вот каков был Холланд. Опрометчивый, угрюмый, гордый от рождения. «Холланд, — приходилось повторять при виде его хмурого, перекошенного лица, — на сахар поймаешь больше мух, чем на уксус. Холланд, улыбнись — ты же не хочешь, чтобы у тебя на всю жизнь осталось такое кислое выражение». И порой возникала улыбка — сперва неохотная, потом ослепительная; в конце концов чрезмерно выразительная. Милый Холланд, как же мне теперь не плакать… Она покачала головой и провела ладонью по лицу, стирая, как паутину, болезненные воспоминания, затем, открыв глаза, она долго стояла с зонтиком наперевес, тело ее странно напряглось, будто в ожидании какого-то знака, ветерок подергивал тонкую ткань зонтика, заставляя его колыхаться.
А в амбаре, пробравшись через открытую дверь в прохладную тень сеновала, отложив очки в сторону, Рассел Перри поморгал, ничего не видя после яркого солнечного света снаружи, и сделал четыре длинных шага к краю пропасти. Раскинув широко руки, он прыгнул. «Я Король на Горе!» Вниз, и вниз, и вниз. Почти парение, но вместе с тем и падение, запах свежескошенного сена в ноздрях, и занимается дух, и падение в холодную тьму небытия все стремительнее, так что мысли не поспевают за телом, туда, где сперва только неясный блеск, потом все четче проявляются поджидающие его, безжалостно нацеленные на него, готовые поймать его блестящие серебряные зубья, острые, острые, и холодный огонь… «Ий-яааа!»
Когда сталь пронзила его грудь, разодрав плоть и кости, крик его услышала мышка, удравшая в испуге, и горячая кровь, красная, пенящаяся, будто подернутый рябью ужасный ручей, хлынула в желтоватое сено, и миг спустя Винни и мистер Анжелини прибежали от насоса, а на пристани, под трепещущим зонтиком, стояла Ада, тело напряглось, голова чуть склонилась, она слышала крик, принесенный ветром вместе с ленивым завыванием гармоники, и пальцы ее дрожащей руки сжимали неистово, до боли, острые рожки золотого полумесяца, приколотого на груди.