— Мама, мама, не надо — пожалуйста. Пожалуйста, не плачь. Все будет хорошо. — Она мигнула дважды. — Нет, будет, будет, так будет, мама, я обещаю. — Он прижался к ней, положил голову ей на колени, дергал ее за платье, стараясь хоть немного развеселить.
Когда она успокоилась, он поудобнее устроился на стуле и снова взял книгу, заложенную на том месте, с которого он хотел начать. Он подержал книгу перед ней, чтобы она могла видеть название: «Волшебные сказки». Еще смешок.
— Как ты говорила, мама, когда читала нам вслух: «Теперь все будет по-другому». Ладно, — сказал он и начал читать: «В давние времена в тех краях было множество эльфов, которые обитали в лесу, и однажды они подкрались к домику и увидели колыбельку возле очага. А матери нигде не было видно, поэтому они пробрались в домик, и что же они увидели в колыбельке — очаровательное дитя. Эти эльфы были злые и вредные создания, и больше всего на свете они любили вредить кому-нибудь. Поэтому они взяли ребенка у его матери, а на его место подложили подменного — с большой головой и выпученными глазами, ужасное создание злого ума, вроде них самих, которое ничего не умело, только есть и пить…»
Неожиданный порыв ветра ворвался в окно, захлопал занавесками, сорвал их, смерчем закрутился в дальнем углу комнаты. Нильс сидел очень тихо. Единственное, что он слышал, это был слабый звук собственного дыхания да шорох жучка на сетке окна, тиканье часов, жужжание вентилятора и беспомощные, бессмысленные всхлипывания его матери. Повернув книгу так, чтобы она могла видеть иллюстрацию, он почувствовал, как ее слезы, будто горячий воск, капают ему на руку.
Бедная мама, все ее краски расплылись. Ему было ужасно жалко ее, такая она жалкая в этом кресле на колесах, беспомощно перебирающая руками, сложенными на коленях, вздрагивающая. Ей не понравилась сказка. Она предпочла бы слушать «Антония Беспощадного». Но «Антоний Беспощадный», как оказалось, ужасно скучен, он нисколько ему не понравился. Ей придется слушать то, что он захочет читать, а не то, что она хотела бы слушать. Бедная, жалкая, любопытная мама. Убитая собственным любопытством, как сказал бы Холланд (сам убитый кошкой, ха-ха). Рылась в свитках доски Чаутаука, искала кое-что в старой табачной жестянке.
Что еще оставалось делать Холланду — что оставалось делать любому на его месте, — как только спихнуть ее с лестницы?
* * *
Лино Анжелини был совершенно пьян — в стельку, как говорил дядя Джордж. Стоя в проходе за яблочным погребом с инструментами в руке, Нильс молча и незаметно смотрел сквозь приоткрытую дверь погреба, где хранились банки с желе и маринадами. Мистер Анжелини приложился к бочонку с вином. В свете свечи он склонился над втулкой, подставив под кран медную кружку и дожидаясь, пока она наполнится. Когда кружка опустела, он, отрыгиваясь, вернулся к бочонку, открыв кран и дожидаясь, когда потечет вино. Когда оно кончилось, он выругался и стукнул по бочонку кулаком. Бочонок несколько мгновений шатался на краю каменной скамьи, потом свалился на пол и стал кататься взад-вперед по камням.
