— Итак, я мертв! Мой дух уж в вышине! На небо улетел[8]…
— Улетаю, — скучным голосом поправляет Шекспир. — Рифма к «кости слагаю».
Мальчик, такой прыщавый, что я могу пересчитать все его прыщи сверху, пробует еще раз:
— Луна, лети долой, долой, долой!
— Один раз «долой».
— Лунный Свет уходит. Несчастный, умирай! Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай!
— Хватит, хватит! — кричит Шекспиров Лунный свет уже окончательно помер.
— Господи, — шепчет Кэри. — Они что, все такие?
— В целом нет, — отвечаю я. — Сегодня — да.
Кэри смотрит, как я вычеркиваю имя из списка одно из множества вычеркнутых имен. Отсеял я почти всех. Потом он переводит взгляд на сцену. Прыщавый ушел, на его место вышел другой. Высокий, худющий, оборванный. Волосы рыжие, лохматые, как будто он в ежевичник головой влез. Глаза невероятно огромные, как у олененка. Держится спокойно, руки сцепил за спиной, как будто пытается не дать себе сбежать. Мне кажется, что я его уже видел. Точно, видел. Только не помню, где.
— Имя? — вопрошает Шекспир.
— Кристофер. Альбан. Можно просто Кит.
— Возраст?
— Шестнадцать. То есть семнадцать.
— Ну так сколько? Шестнадцать или семнадцать?
— Семнадцать в прошлом месяце исполнилось.
— То есть восемнадцать, — решает Шекспир.
Он говорит, что мальчики всегда врут про свой возраст, стараясь казаться помладше, чтобы получить роль.
— Опыт есть?
— Нет, сэр. Но я пою в церкви каждое воскресенье, и хорошо пою. Я понимаю, что смотреть особо не на что, но голос у меня, как у сирены.
Актеры хихикают, и я сам улыбаюсь. Он врет: он смазливый, как девчонка, и явно это знает.
— Надеюсь, что нет, — сухо усмехается Шекспир. — Что будешь читать? Из «Виндзорских проказниц» или из «Сна в летнюю ночь»?
— При всем моем уважении, мастер Шекспир, я собираюсь прочесть вам отрывок из Кристофера Марло. «Геро и Леандр», если вам будет угодно.
Я чувствую взгляд Кэри, а сам смотрю на мальчика.
— Если мне будет угодно, ха! Кит Альбан читает Кита Марло. Ладно, валяй.
Мальчик смотрит на трибуны. Я вижу, как вздымается и опадает его грудь, дышит он быстро и неглубоко, боится. Но потом он поднимает голову, смотрит на галерку, как будто видя там публику, и обращается к ней. Нас всех, перешептывающихся и обсуждающих его, не существует.
— Мы чувству не способны дать приказ.
Судьба решит, как поступить, за нас.
И если нам два человека незнакомы,
То выберем из них лишь одного мы.
[9]Голос у него не такой, как у остальных, не высокий и ломкий, а глубокий и плавный. По выговору я понимаю, что он с запада — из Девона или, может, Дорсета. Он напирает на согласные, хотя пытается их смягчать, но получается не очень, особенно с «р». Но этот голос действительно похож на голос сирены: слушая его, хочется закрыть глаза.
