— Я кого-нибудь найду. — Йори передает мне поводья Палланта и исчезает внутри. Мальчишки — подручные конюха, наверное, — снуют туда-сюда, перетаскивая сено.
Когда Йори возвращается, на улице уже почти темно. Он невесел.
— Постой и кормежка — шиллинг в неделю за обоих коней. Выпас еще шиллинг, ковка — крона за каждого, чистка — фартинг, тоже за каждого.
— Это грабеж! Мы не можем себе такого позволить.
— Знаю, — серьезно кивает Йори. — Нам предложили их продать.
— Продать?! — Я почему-то хриплю. — То есть они задрали цены за постой, чтобы нам ничего не оставалось, кроме как продать коней. И, наверное, за бесценок?
— За три фунта, — признается он. — И это вдвое больше первоначального предложения.
Я закрываю глаза. Самсон стоил восемь фунтов. Паллант не меньше десяти.
— Забудь, — говорю я. — Мы уходим.
Я хочу вывести Самсона из двора, но Йори меня останавливает:
— И куда мы их денем? Мы не можем бродить с ними по городу, особенно ночью.
Я мотаю головой, хотя знаю, что он прав.
— Я понимаю, вы этого не хотите. Я тоже не хочу. Но мы должны их продать.
Я снова плачу, когда мы заводим отцовских коней в стойло. Эти кони были его гордостью, и их тоже у меня отняли. Йори рассчитывается с кислолицым человеком — наверное, хозяином. Я злобно смотрю на него сквозь слезы, но он не замечает. Сделка совершается очень быстро — я уже начинаю понимать, что так всегда бывает, когда происходит нечто дурное. Мы выходим обратно на улицу.
Йори ведет меня к реке. Судя по небу, уже четыре часа. Скоро солнце начнет клониться к закату. Я не хочу оставаться на улице, когда стемнеет. Не говоря о том, что я вся грязная и воняю лошадьми и глиной. Одежда мокрая и гадкая, Йори тоже выглядит не лучшим образом. Мне нужна комната, и все равно где, лишь бы недорого, и чтобы через мост не переходить.
Я сворачиваю с улицы Кэндлвик в маленький переулок, который носит имя Сент-Лоренс-Путни-Хилл просто потому, что это странное название для улицы. Он застроен домами, кирпичными и оштукатуренными, пугающе кривыми, клонящимися туда-сюда. Крыши порой касаются одна другой.
Над одной из дверей я замечаю вывеску. Дельфин. Когда-то он был целиком синий, но теперь это голое дерево с парой пятен краски. Над ним написано «Пансион у Дельфиньей площади». На слабо светящемся окне пристроен листок с надписью «одна неделя — один пенни со стиркой». Заведение дрянное, как и все, в которых мы останавливались после отъезда из Ланхерна. Но за пенни в неделю мы можем прожить здесь несколько месяцев. За это время умрет либо королева, либо я.
