Мы трогаемся рывком. Дальше — лучше: руки помнят. «Прости, отец решил, что автомат — это баловство». — «Да ладно, я сдавала на механике. Все просто. Нужно слушать двигатель». — «Так ты по звуку переключаешься? Ну, в общем, да».
«Яндекс.Карты» сохранили мой запрос: на светофоре я меняю пеший маршрут на автомобильный, пятнадцать минут пути, ладони скользят по рулю, и я держу его крепче.
— У вас правда семеро детей в семье?
— Да, — отзывается он. — Родная сестра учится в Москве на дизайнера. Пятый курс. Я второй по старшинству. Остальные мелкие.
— Родные?
— Нет, приемные. Но мы дружим.
По указанию навигатора я сворачиваю на улицу 40 лет Победы, и спина покрывается мурашками: дорожные конусы. Обе полосы перекрыты. Два мужика в спецовках вяло курят на обочине. Заметив меня, они вскакивают и машут руками, но поздно: мне некуда деться. Один из конусов попадает под колесо и издает такой звук, будто я раздавила жирного клопа. Остальные разлетаются в стороны, как кегли. Мужики жмутся к забору, я успеваю разглядеть их обалдевшие лица, и снова — трубы, трубы, трубы, ангары, шиномонтажи.
Нужно дышать. Забыла.
— Они от тебя не отстанут, — слабо говорит Савва. Я выключаю магнитолу, чтобы хоть что-то расслышать. — Иди в полицию.
— Мне нельзя в полицию.
И хотя он ни о чем больше не спрашивает, я чувствую, что должна объяснить. Совсем чуть-чуть оправдаться за то, что даже не пытаюсь оказывать сопротивление.
— У меня есть подкаст. Послушай его, пожалуйста. Он называется «Не говори маме».
— Окс. Если кто-то спросит тебя, что случилось, отвечай: ничего не видела, нашла его так.
Больше трепаться некогда: я торможу перед шлагбаумом, ору в окошко будки КПП про раненого в салоне, хирургия — шестой корпус, шлагбаум поднимается, мы плутаем объездами, я оставляю тебя в незапертой машине и бегу в приемный покой. Кричу, что ты умираешь, нужны носилки, трясу их всех до тех пор, пока они не начинают слышать меня — ты умираешь, нужны носилки к машине, наконец санитарка в белом халате охает: «Младший Терпигорев, что ли? Наш Барабашка!» — и зашевелились, забегали, впрочем, возможно, время растянулось только для меня и все произошло быстрее. Когда тебя увозят, ты поднимаешь руку, и я тоже машу тебе в ответ. Остаюсь в холле ждать новостей, но их все нет, вокруг много стариков с осунувшимися лицами, и женщин, которые сидят, не сняв уличной одежды, и пакетов с передачками, и запаха фенола.
Мимо меня, цокая каблуками, пробегает девчонка с медовыми волосами, заплетенными в косу. Возвращается: «Ты его привезла? Никуда не уходи», — и я не ухожу. Думаю почему-то о сестре-дизайнере из Москвы — как она могла так быстро сюда добраться? Но потом мы выходим во двор, и она повторяет: «Это ты привезла моего сына? Что с ним случилось?» Как и просил Савва, говорю, что не знаю. Не верит, прикуривает вторую сигарету от догоревшей. Да, мы должны были встретиться, я просто села в машину, а он уже истекал кровью. И тогда я привезла его в больницу.
