Фригерид снова вздёрнул парня за волосы. Лицо было в грязи, из носа текла кровь, но в глазах светилась молитвенная отрешённость.
— Господи света, душу предаю в руце Твоя, — проговорил долговязый и хлюпнул носом. — Сподоби мя венца мученика во имя Твое, яко апостола и пророка Мани сподобил еси. Аллилуйя, аллилуйя… Аминь, аминь, аминь…
— Манихей? — удивился Маркиан.
— Не знаю, манихей или кто, но парень крепкий, — уважительно заметил Фригерид. — Как у нас говорят, is habaith balluns. Это значит, — пояснил он по-гречески, — у него есть яйца.
— Я знаю.
— А я не для тебя говорю, я для него. Чтобы понял: скоро их не будет. — Фригерид придавил коленом спину долговязого и вытащил из ножен кинжал. — Последний раз, вот теперь уж точно последний, спрашиваю по-хорошему…
— Эй! — послышался гневный женский голос. — Вы что творите рядом с моим домом? Убивайте людей в другом месте, ради всех богов!
Фригерид поднял голову. Лицо расплылось в улыбке.
— Аретроя!
В проёме калитки садовой стены стояла девушка-эфиопка в коротком голубом хитоне, цветом кожи не чёрная, а вроде сегодняшних нубийцев — тёмного орехово-бронзового оттенка. Большие чёрные глаза сверкали гневом, но страха перед вооружёнными мужчинами в них не было. Смоляно-блестящие волосы были по-гречески стянуты в узел. Медальон в виде диска, обрамлённого коровьими рогами, поблескивал тускло-золотистой бронзой между грудями в откровенном вырезе хитона. Аретроя скользнула взглядом по Фригериду, оценивающе смерила Маркиана, и гнев в её глазах сменился заинтересованностью.
— Девочка, мы никого не убиваем. — Маркиан встал с корточек и одёрнул пояс. — Просто немного допрашиваем. Мы бы занялись этим в другом месте — но так уж вышло, что мой друг Фригерид вёл меня именно к тебе.
— Твой друг остался мне должен двадцать четыре драхмы. — Эфиопка посторонилась и приглашающе указала на калитку. — Заходите, раз ко мне. И этого беднягу затаскивайте. Не надо мне нового скандала на весь город.
— А ну пошёл! — Фригерид поднял долговязого за шиворот и, согнутого в поясе, потащил к калитке.
Капая кровью из носа в пыль, манихей безропотно потащился за мучителем, но когда чуть не уткнулся лицом в декольте Аретрои, задрожал и дёрнулся назад.
— Нет! — пискнул он. — Лучше убейте! Не пойду в срамное блудилище!
— А-а, вот чем можно тебя сломать! — обрадовался Маркиан.
— Сломаем, не сомневайся… Вперёд! — Фригерид впихнул долговязого в калитку.
Маленький садик в густой тени финиковых пальм с трёх сторон окружали саманные стены. Двухэтажный дом из щербатого ракушечника выходил в сад двухколонным портиком, а сверху нависала галерея с плетёной решёткой из тамариска. Садик украшали терракотовые вазоны с цветущими в воде лотосами и статуэтки Приапа с венками на исполинских членах. Посреди были квадратом расстелены во много слоёв соломенные циновки, валялись подушки. Всё звало к неге и отдохновению, тем более что и солнце поднималось к зениту, знаменуя начало сиесты.
