Оля бросила взгляд на фотокарточку.
— Похожи? — он поднес фотку к лицу.
— Нет, — ответила Оля.
— Вот именно. Удивительное дело. В молодости был похож, а потом, видимо, отцовские гены взяли свое. Она актрисой была. «Она вас любит» — такое кино видели?
— Значит, это ваша дача? Извините, тогда я пойду.
Оля поискала, обо что затушить сигарету.
— Дача уже не моя. Продали, в прошлом году. Так что мы в каком-то смысле в равном положении… Новый хозяин не спешит, правда, ее обустраивать…
Снова помолчали, Оля выпустила дым в окно. Пора бы, наверно, в самом деле… Приключение должно заканчиваться вовремя. Иначе рухнет какая-нибудь лестница…
— Оля держалась за его руку…
Она вздрогнула, услышав свое имя. Ее собеседник, раскрыв где-то на середине, читал вслух книгу.
— …Они шли по набережной. Ей было приятно, что в этой петербургской ночи, еще не белой, кто-то был рядом с ней, кто-то вдруг решил вести ее петляющим маршрутом, заходя в ночные кафе, чтобы хлопнуть вместе по рюмке водки. И этот кто-то был совершенно ей не знаком. Домой не хотелось, потому что дома был муж, взрослая дочь и собака, но не было любви. И потому ей хотелось ночного простора, раз уж вышло так, что мосты разведены, тепло и кто-то ведет ее под руку. Она вытащила телефон, сфотографировала задранный в светлеющее небо пролет Троицкого моста. И потом вдруг развернулась, раскинула руки в стороны и прошептала: «Обними меня». И закрыла глаза, словно боясь, что ее желание не сбудется…
Он прервал чтение, втянул дым.
— Почему вы дачу продали? — спросила Оля.
— За долги.
Оля взяла фотокарточку, перевернула. На обратной стороне надпись: «Инна Кмит, советская актриса…» Нет, она не знала такой.
— А чего книги не забрали?
— Без меня продавали. Я в больнице лежал. Все срочно произошло.
— Не жаль было? Память о маме…
— А вам было бы жаль?
— Мне?..
Оля задумалась. Нет, наверно. Потому что она не хотела никакой памяти о матери. Потому что чувствовала свою мать в себе. Ее характер, ее повадки, ее жесты, ее манера смеяться — все это она ловила в себе, как будто была не самостоятельной единицей, а каким-то придатком, случайной копией, слегка расходившейся с оригиналом — в цвете волос, росте и возрасте. И это ее бесило. Она и из родительского дома, когда уходила десять лет назад, ничего не взяла. Сказала, что все купит сама. Заработает — и купит.
— А почему сейчас не заберете? Новому-то хозяину они вряд ли нужны.
— Книги — это часть дома. Они здесь с самого начала. Если полазить по полкам, то найдете книги и шестидесятых годов, и семидесятых, и другие. Всех годов. Они стали частью дома. Как пыль.
