Весна чаще, чем раз в году | страница 13

По зато утром, едва вышли из дверей турбазы, как оказалось, что мы проспали ночь в долине-чашечке, вокруг которой кольцом стояли горы! И были они так темны, и так сини, и так высоки, и такой холодный ясный воздух ринулся в наши легкие, и так шумел поток Буркут, что мы переглянулись, взялись за руки, разом позабыв обо всем плохом, что случалось с нами в прежней жизни.

А плохое у нас было вот что.

— Простите, — сказала Лёнина мать. Взгляд ее прошел мимо меня и уперся в стену. — Мне необходимо переговорить об этой странной новости с сыном без свидетелей.

Она вышла из комнаты. Лёня, слегка дернув плечами, последовал за ней и уже на пороге улыбнулся мне одними губами: «Ну, ну, птица!»

Дубовая дверь с темной бронзовой ручкой прикрылась неплотно: сама собой отошла на два пальца. Временами стали слышны голоса. Что объяснял ей Леня, я не поняла, слишком билось сердце и в ушах стоял гул. Но когда заговорила его мать, я уже успокоилась.

— Ты слишком мало знаешь о ней, чтобы принимать серьезные решения. — Голос тек сухо и скучно, будто она читала доклад. — У этой девицы может оказаться слабое здоровье и плохая наследственность. Или дурной характер.

— Рискну.

— Наконец, вам будет трудно вместе. Особенно когда вы оба повзрослеете. Она… девушка не нашего круга!

— Ах так? — зло бросил Лёня. — Как мой отец?

— Ты не смеешь! — закричала мать. — И не рассчитывай, что вы получите хоть ложку или плошку из моего дома…

Они вернулись быстрее, чем я успела подняться со стула и поскорее отсюда уйти.

— Мама! — сказал Лёня очень вежливым голосом; даже я не уловила в нем волнения. — Здесь есть что-нибудь мое?

— Конечно, — ответила она спокойно и удивленно. — Одежда. Книги. Все, что на письменном столе, и сам стол: он завещан тебе дедом. Бинокль твоего отца. Фотоаппарат и магнитофон, которые я тебе подарила.

— Спасибо. Стол и книги пусть пока останутся здесь, если ты не возражаешь. А фотоаппарат, бинокль и магнитофон я возьму с собой.

Он не спеша уложил их в длинный клетчатый чемодан на «молниях», помог мне надеть пальто, оделся сам и только тогда обернулся к матери:

— До свиданья, мама. Буду звонить. Обо мне не беспокойся.

— Да, звони, пожалуйста.

Я тоже пролепетала:

— До свиданья.

И мы ушла.

Улица так сильно шумела, что целый квартал мы прошли молча. Лёня крепко держал меня за локоть. В другой руке он нес чемодан.

— Ну что ж, — сказал он. — Пойдем теперь к твоему отцу. Будем послушными детьми до конца.

В нашем дворе он закинул голову, рассматривая ряды окон — друг над дружкой, как стаканы в посудной лавке.