— Как обидно, — подумал он, — не иметь кому телефонировать! Иметь телефонный аппарат и не знать, кому телефонировать. Печально. Все же это еще не значит, что я не могу телефонировать.
Думая таким образом, он взял телефонную трубку и назвал первый попавшийся номер.
Ему не долго пришлось ждать. Отозвался женский голос.
— Это вы? — спросил Тито. — Как? Вот именно с вами я и хотел говорить. Смотрите, ваш муж знает все. Больше ничего не могу сказать вам. Не настаивайте. С вас довольно знать, что в-а-а-ш м-у-у-ж з-н-а-а-е-т в-с-е-е. Нет, нет, не спрашивайте меня больше ни о чем. Повторяю вам, нет. Я вовсе не Джиакомино… Ну, раз вы угадали, пусть будет так… я Джиакомино. Спокойной ночи.
И с этим он повесил трубку.
— Как знать, кто такой этот Джиакомино? — думал он, улыбаясь. — И как знать, кто она?
Вдруг Тито печально задумался.
— Бедняжка, я проделал с ней скверную шутку, — подумал он с искренним раскаянием. — Она проведет пренеприятную ночь… Быть может, я сделал ей какую-либо неприятность. Надо позвать ее к телефону и сказать, что… Но я позабыл номер телефона. Тем хуже, или тем лучше. А может быть я сделал хорошо.
И он снова рассмеялся.
Когда он стал раздеваться, то положил на ночной столик часы, деньги и золотую коробочку. Открыл ее. Она была почти пустая: во время перерыва в театре он взял несколько щепоток, чтобы отпраздновать свое вступление в большую ежедневную газету «Текущий момент». Оставалось не больше одного грамма. Тито высыпал все на руку и стал жадно вдыхать.
Вынул из чемодана последние вещи, которые оставались в нем: пижаму, библию, револьвер. Надел пижаму и положил на ночной столик библию.
— Говорят, что эта книга должна быть на столе у каждого порядочного человека, — пробормотал он. — Я никогда не читал ее, но она всегда лежит у меня на столе.
Кокаин проникал до самых легких каким-то особым холодком.
— Как, однако, в этой гостинице мерзнут ноги! — бурчал Тито, ежась в комок.
Он слышал каждый удар своего сердца.
— Сердце мое куда-то спешит. Оно гонится за носом, который уже удрал. Я далеко пойду в этой редакции. Через год буду директором. Затем женюсь на дочери какого-нибудь министра. Стану депутатом. А там я им скажу: поверь мне, Алкивиад, что лучше иметь дело с этими юношами, чем дышать воздухом Афин…
Неизвестно, как и почему ему стали приходить на ум фразы, слышанные когда-то в лицее.
Как все-таки мерзнут ноги!
Сердце успокоилось. Но фантазия продолжала работать. В голове его начался какой-то шабаш ведьм; перед закрытыми глазами прыгали искры. Каждая из этих искр делилась на сотни других, и в конце концов, хотя глаза продолжали быть закрытыми, ему чудилось, что комната залита светом.
