— Это забавляет вас? — спросила она, обращаясь к Тито, который не произнес до тех пор ни одного слова: — Здесь мало веселого.
— Я замечаю это. В покойницкой веселее! — ответил Тито.
— Тогда идите туда! — пробурчала та обиженным тоном.
В это время один из играющих в кости быстро повернулся и строго сказал:
— Кристина!
Приятель Тито высказал свое предположение:
— Быть может, они приняли нас за полицейских или что-нибудь в этом роде.
Тито рассмеялся и повернулся к более разговорчивой девушке:
— Ваши подруги и игроки в кости должно быть составили себе очень странное об нас мнение. Мне кажется, что присутствие наше немного стесняет вас. Но мы не те, за кого вы нас принимаете. Я журналист, а это мой товарищ. Как видите, ничего страшного.
— Журналисты? — вмешалась одна из трех молчаливых женщин. — А что вы здесь делаете?
— То, что обыкновенно делают в кафе.
— А почему вы избрали именно это кафе, а не какое-нибудь другое на бульварах, откуда можно видеть шикарных кокоток?
— Потому что это более отвечает тому, чего я ищу…
— А что вы ищете?
— Коко!
Оба игрока положили кости и подошли к Тито. Один из них взял стул, сел на него верхом, прислонился грудью к спинке и, вынув из кармана пальто маленькую, серебряную коробочку, протянул ее открытой Тито.
Все четыре женщины бросились к нему.
— Ах, каналья!
— Противный урод!
— Грязное животное!
— Эгоист!
— А говорит, что у него больше нет!
— А мы умираем от жажды!
Одна из них протянула к коробочке большой и указательный пальцы, но мужчина ударом руки отстранил их и воскликнул:
— Руки прочь!
Женщины не унимались.
— Порошку!
— Зелья!
— Коко!
С раздувшимися ноздрями и сверкающими глазами, они жадно ухватились за коробочку с белым порошком, как утопающие хватаются за обломок шлюпки.
Тито наблюдал за этими четырьмя телами, которые с жадностью извивались около коробочки с зельем, возведенным в какой-то символ, как около какой-то невероятной добычи. Тито смотрел и не видел ничего другого, как скрюченные пальцы, впивавшиеся до крови в ладони, чтобы заглушить крик отчаяния и муки.
Руки кокаинистов никогда нельзя забыть. Кажется, они живут своей особой жизнью, готовы умереть прежде других частей тела, и постоянно находятся в конвульсивных подергиваниях.
Глаза то загораются огнем ожидания, то покрываются пеленой меланхолии, раз замечают недостаток этого зелья; они горят каким-то зловещим блеском, точно в предсмертной агонии, в то время как ноздри страшно раздуваются и стараются уловить запах носящихся в воздухе молекул кокаина.
