Главной приманкой для студентов мехмата была, конечно, последняя строчка объявления: «Занятие проводит И. М. Гельфанд». Не помню, упоминался ли Васильев вообще в этом тексте. И действительно, Израиль Моисеевич появился (я увидел его тогда впервые, как и Васильева), но говорил очень коротко, и почти сразу передал слово довольно молодому человеку — ЮМ было тогда 37, — который начал с того, что надеется: на следующее занятие придет вдвое меньше народу. (Аудитория на биофаке, где это происходило, действительно была полна под завязку). «Не надейся, Юра, ты хорошо рассказываешь», — сказал Гельфанд, и Васильев начал лекцию. Я, как, наверное, и многие другие, кто там был, ее запомнил. Там было про недавно появившиеся работы Арона Москоны, чикагского профессора (я потом узнал, что он родом из Хайфы), о том, как клетки избирательно объединяются друг с другом. Оказывается, можно разделить эмбриональные ткани на отдельные клетки, но если потом смешать клетки разных тканей, то они отсортируются друг от друга и образуют ясно различимые между собой группы, воспроизводящие структуры исходных тканей. Это было удивительно тогда и, хотя за прошедшие 55 лет кое-что стало понятно, продолжает оставаться удивительным и актуальным и сейчас. Читатели, причастные к биологии, конечно, распознают в москоновских клеточных агрегатах прямых предшественников того, что сейчас называют органоидами (очень модный объект многих современных исследований). Васильев в своих научных вкусах и предпочтениях обладал даром смотреть далеко вперед. Так что тема была интересная, и он действительно очень хорошо рассказывал («просто, как только возможно, но не проще»). Но дело было не только в этом.
Во-первых, рассказывая об этих работах, ЮМ сумел как-то незаметно дать почувствовать гораздо более общие вещи — как представить себе поведение клеток и почему это самое интересное, чем стоит заниматься. Я не сомневаюсь, что, рассказывай он о каких-нибудь других работах, эффект был бы тот же — передача этого неформулируемого, интуитивного (сейчас я бы сказал «эмпатического») ощущения-понимания клетки, которым он сам владел и которым худо-бедно руководствуются сейчас его ученики. Стоит здесь добавить, что Юрий Маркович любил говорить: «У клетки есть душа» и, возможно, сказал так и на той лекции. Во всем вышесказанном нет мистики (или все-таки немного есть?), так или иначе, встречаются вещи, которые нельзя выразить точными словами, но можно передать вот так, «через влияние». Обычно это и есть самое интересное. Во-вторых, достаточно было послушать Васильева полчаса (а лекция продолжалась дольше), чтобы почувствовать необыкновенную привлекательность его личности, независимо от того, о чем он рассказывал. Сразу было видно, что перед тобой замечательно умный, яркий, интеллигентный и много знающий человек, и вместе с тем доступный, не высокомерный, с которым, наверное, будет легко и интересно поговорить о клетках и о многом другом. И тут еще все так совпало с моими детскими мечтами! Так что, когда семинар кончился, я подумал, как герой только что опубликованного «Театрального романа» Булгакова про Художественный театр: «Это мир мой».
