Не так давно у пчел зафиксировали другой пример группового распознавания, связанный с порядком выбора места для нового поселения колонии (Seeley and Buhrman 1999). Когда колония разрастается и возникает необходимость разделиться, старая матка улетает, с ней вместе улетает примерно половина рабочих пчел, и они формируют рой, не имеющий улья, при этом пчелы-разведчики вылетают из роя в поисках подходящего для поселения места. Возвращаясь из разных мест, пчелы-разведчики взаимодействуют с роем на его поверхности – и после этого, непонятно как, выбирают самое лучшее место. Впрочем, как и при сборе нектара, каждый разведчик бывает лишь в одном месте, и принятие решения представляет собой распределенный процесс, требующий для своего протекания группы пчел, взаимодействующих должным образом. Этот пример очень поучителен потому, что в нем видно, что решение принимается по алгоритму «выбор лучшего варианта из n»: его порой применяют и люди (Payne et al. 1993). Алгоритм одинаков и для группы нейронов, и для группы пчел.
Колонии общественных насекомых вывели представление о групповом разуме и группах-организмах за пределы мистики и научной фантастики. Кроме того, вполне вероятно, что те же самые представления применимы и к нашему виду (Wilson 1997). В сколь бы великой степени мы ни восхваляли индивидуальный человеческий разум, его способности весьма уступают требованиям языка и культуры – отличительным признакам нашего вида, развивавшимся в тандеме с эволюцией человеческого мозга. Теории человеческой эволюции часто делают акцент на различных формах сотрудничества в контексте физической активности (скажем, охоты или межгрупповых войн); так почему бы не сделать этот акцент в контексте активности умственной? Если бы в нашем виде не развилось широко распространенное когнитивное сотрудничество, тогда ту роль, которую мы играем в групповом сознании, нам бы требовалось осознавать не больше, нежели медоносным пчелам, исполняющим свой виляющий танец.
Четвертое прозрение, привнесенное теорией многоуровневого отбора в «знакомый» нам процесс культурной эволюции, говорит о том, что такая эволюция протекает преимущественно на уровне групп. Культурная эволюция – никакая не «служанка» эволюции генетической. Она меняет параметры эволюционного процесса, благоприятствуя развитию фенотипических черт, которые не появились бы в ходе лишь одной генетической эволюции (Boyd and Richerson 1985; Boehm 1999; Wilson and Kniffin 1999). Чтобы понять значение этого утверждения, рассмотрим генетическую мутацию в рамках большой популяции, разделенной на несколько групп. У нас имеется наследственная изменчивость, наблюдаемая как внутри групп (единственный мутант и остальные особи в группе), так и между группами (группа с мутантом и группы без мутанта). Ген может поддерживаться групповым отбором, если особь-мутант сама по себе повышает приспособленность группы в сравнении с другими группами. Но это преимущество необходимо оценить и на уровне особи: повышает ли оно приспособленность индивида по сравнению с другими членами той же группы? Вероятнее то, что воздействие мутации на группу будет более заметным, если группа мала (например, один мутант в группе из пяти особей), а не велика (один мутант из тысячи). Групповой отбор также будет работать лучше, если все мутанты сойдутся в одной группе, но неясно, как подобное может произойти, если ген-мутант редко встречается во всей популяции. Следует заметить, что в 1960-х годах исследователи указали на несколько ограничивающих факторов, обсуждение которых и задало тон всей дискуссии о групповом отборе.
