Я вздрогнула от пронесшегося по телу жара и поспешно распахнула глаза, чувствуя, как пылает кожа и как испаряются с нее влажные капельки. С ужасом проследила за тем, как быстро покрывается ледяной коркой тело Ширры. Ощутила отголоски его боли, ахнула, рассмотрев вокруг него двойное сияние, в котором все сильнее чувствовалось снежное голубое марево. Нутром ощутила, что дело плохо, и с проклятием вырвала цепочку из пасти. А потом испугано уставилась на ладони – моя жемчужина полыхала таким неистовым холодом, как никогда раньше. За ее светом почти не было видно агата Ширры – тот почти угас, задавленный ею, сжался, потрескался и едва не истаивал в руках. Тогда как сам Ширра нехорошо покачивался на широко расставленных лапах, а в его пасти было черно от лютовавшего там огня.
Едва я выхватила свой риал, как ураган в комнате моментально стих. Вокруг нас снова потемнело, похолодало, подул легкий ветерок из распахнутого настежь окна. Жемчужина, сердито сверкнув напоследок, все-таки угомонилась. Вокруг воцарилась ненормальная тишина, в которой еще слышались отголоски бушевавшей стихии, но комната, как ни странно, почти не пострадала.
– Да что ж ты делаешь?! – горестно вскрикнула я, принявшись оттирать снежинки с нелепо застывшей морды. – Разве можно ее хватать?! Зубами?! Ты бы еще молотком шарахнул!
Скорр не пошевелился, будто его действительно приморозило, и мне стало совсем дурно. Кожа его оказалась отвратительно холодной и твердой, словно ледяная корка, которая от каждого прикосновения неприятно потрескивала, осыпалась противной изморосью, но при этом мышцы зверя так и оставались застывшими, скрученными судорогой, а в глазах среди прежней пугающей черноты стояла боль.
– Ширра! – я чуть не с плачем вцепилась в густую шерсть, яростно сдирая с нее остатки инея. – Да что ж такое-то?! Что за проклятие на этих дурацких риалах?! Никак не уживутся вместе! То меня обожгут, то тебя заморозят… Ширра! Да приди в себя, наконец!
Не знаю, что ему помогло – то ли мой голос, то ли звучащее там отчаяние, то ли тающий на боках снег, от которого бархатная шкура намокла и слиплась, но он вдруг неловко пошевелился и с видимым усилием моргнул.
– Ширра! – я крепко обняла дурного зверя и торопливо стерла последние следы его глупости. – Сумасшедший! Они слишком разные, а ты их – вместе! Да еще зубами, будто рук нету! Совсем из ума выжил, мохнатый! Огонь и лед… даже мне понятно, что будет, если прижать их чересчур близко, да еще когда они бесятся!
