Поэт в тюрьме, больной, небритый, изможденный,
Топча ногой листки поэмы нерожденной,
Следит в отчаянье, как в бездну, вся дрожа,
По страшной лестнице скользит его душа
[20].
Облекая Тассо в ризы мученика, романтики не отдавали себе отчета в том, что во время написания большей части «Освобожденного Иерусалима» поэт состоял придворным стихотворцем «с жалованьем по пятнадцати золотых скудо в месяц и с освобождением от всяких определенных обязанностей, чтобы не стеснять его в литературных занятиях». Когда в двадцать один год Тассо прибыл в Феррару, город был занят приготовлениями к приему новой герцогини, Варвары Австрийской. По этому случаю были устроены блестящие батальные игры и турнир, в котором приняло участие сто рыцарей. Дальнейшая жизнь поэта в герцогском замке представляла собой бесконечный праздник с его вихрем развлечений и сказочным великолепием. Театральные представления сменялись охотой, маскарадами, выступлениями стихотворцев, философскими диспутами. Соперничать с блеском и роскошью Феррары могли разве что Венеция или Флоренция.
Вернувшись из Парижа, Тассо сочинил изящнуюпасторальную драму «Аминта», поставленную в 1573 году в одной из летних резиденций Эсте в присутствии многочисленной знати. Эта была «романтическая идиллия, легко и свободно вылившаяся из глубины сердца Тассо, переживавшего тогда один из самых радостных периодов своей жизни» (Н. Дашкевич). Иначе говоря, поэт пользовался всеми возможными милостями и почестями, к которым, кстати сказать, был склонен.
Поборникам романтизма трудно было признать столь очевидные факты. «Дворянин и нищий, благородный, прекрасный собою, – сетовал Н. Полевой, – мужественный, но допускаемый в общество только с клеймом ученого и стихотворца; человек с сердцем, созданным для любви истинной, и погрязший в мире волокитства и чувственной любви; приведенный притом судьбою ко двору самого ничтожного, мелкого тирана, тщеславного властителя Феррары, владения которого были окружены такими же ничтожными властителями, старавшимися превзойти один другого в роскоши, гордости и своеволии против низших среди придворных – низких ласкателей, бездушных и развратных, – Тассо ошибся, равно и в жизни и в направлении своего гения»[21].
Нельзя отрицать, что «обласканный» герцогом поэт действительно начинал разочаровываться в придворной жизни, однако было бы ошибочно (даже с точки зрения хронологии) связывать жестокие условия его содержания в одиночной келье с «Освобожденным Иерусалимом», как повествуется об этом в «Паломничестве Чайльд-Гарольда»:
